— Но виноват все равно я, — вздохнул я и поплелся к биплану.
И только тут заметил у кота ошейник. Простая кожаная ленточка была украшена некрупным сине-белым камнем, похожим на турецкий амулет "глаз Фатимы".
— Это мышь, — самодовольно сказал Беляшик, — я её поймал.
— Ух ты! — восторженно воскликнул я, разглядывая необычный артефакт. — Ты просто молодчина!
В первом приближении висящий в сделанной на скорую руку оправе артефакт был похож на отстреленный перед самоубийственной атакой мозг безумной торпеды. Ну а чем еще мог быть ворочавшийся в глазнице механический глаз, зрачок которого завибрировал от безумной ярости, стоило мне взять его в руки?
— Я попросил Мьюки его из истребителя забрать, когда она за мной в магазин приехала. Она его мне на ошейник нацепила.
— Носи с гордостью, — застегнул обратно ошейник я, — ты заслужил эту награду.
* * *
Вылетели мы через полчаса. У Мьюки оставались наличные деньги, на которые мы хотели заправить биплан, но на первой же посещенной нами заправке продавец захлопнул перед нами окошко, начав вызывать полицию: видимо, до властей наконец дошла весть о моём побеге.
Решив не рисковать, Никсель сделала на остатках топлива эффектную свечку, выскочив из реальности в момент максимально доступной скорости, после чего мы спокойно добрались до воронки входа в трансизмеренческий портал.
Относительно спокойно, конечно: при взлете Мьюки начало мутить, да так сильно, что ей пришлось выпить заранее припасенное средство от морской болезни у кошек. От которого она впала в ступор, свернувшись в меховой шар.
Мы с Никсель молчали. Я все еще переживал случившееся со мной откровение, Никсель привычно дулась. Потом, когда Мьюки наконец уснула, мы смогли поговорить и о ней.
Я немного рассказал о незавидной судьбе бывшей рабыни в мире всеобщей толерантности и о том, что на Земле ей однозначно будет лучше. Никсель согласно покивала — я уже знал, что её идеалы эластично растягиваются в любую сторону в зависимости от ситуации.
Некоторое опасение у девушки вызывало возможное участие в судьбе Мьюки — Никсель вовсе не была отмороженной и старалась помогать знакомым, оказавшимся в сложной ситуации. Я как мог успокоил её, пообещав, что в случае чего верну кошкодевушку обратно.
Мне даже показалось, что Никсель именно этого и боялась — не такси же она, чтоб взад-вперед летать. Но она неожиданно легко согласилась. Не иначе как из женской солидарности.
— Все женщины одинаковые, — вздохнул я, обращаясь к коту, — что эта, что шерстяная.
— Не важно, кто ты снаружи, главное — кто ты внутри! — согласилась Никсель. — Разная кожа скрывает, что все мы люди.