— Камень, в котором видения какие-то заключены, — Тир поднял с пола чудом уцелевшую стрелу. — Иноземные звери, красивые места, портреты принцесс. Я при дворе видел.
— А чего стрелял тогда?
Рыцарь не удостоил его ответом. Только взглядом заледенил. Мол, а тебе-то чего? Стрелял и стрелял, что непонятно? И впрямь дурацкий вопрос. Чего рыцарям еще делать, как не стрелять? Скорые они на руку, рыцари. На мозги б такие скорые были!
— Дорогая, небось, штука?
— Весьма.
— Придумают же… — Стимий почесал ухо, испепеляя взглядом напугавшую штуковину, но все-таки решился. — Злишево отродье им на погляд вместо тещи. Дорогие, говоришь? Возьми тогда пару-тройку. Чует моя душа, понадобятся.
Личные комнаты они смотреть не стали. Открыли дверь в первую, посмотрели на брошенное на постель светлое платье, оброненный гребень, столик, где остались ждать давно погибшую хозяйку коралловые заколки для волос. И закрыли снова. Не пустило что-то.
— Разумно с их стороны… — Тир вернулся в прихожую, когда Стимий уже запаковывал мешок с отобранными вещами. И вернулся весьма раздосадованный — ни в одной из комнат-залов-коридоров не нашлось ничего, похожего на оружие. Так-то сокровенное убежище устраивало его со всех сторон, кабы не эта оплошность древних магов. И ведь говорил безымянный про защиту что-то… только про какую? Ни мечей, ни стрел, ни мортирок, ножи и те только столовые! Как они защищаться собирались, одним волшебством, что ли? А может, и впрямь… никто ж не нашел, не тронул убежище за столько лет. Если и находили, то дальше верхнего зала — входа — не прошли.
— Что именно?
— Я про магов. Защитить это «сокровенное» вот так, дополнительной стенкой. Чтоб отзывалась только на прикосновение мага.
— Вольных магов. Кого попало не должно пускать, — отозвался Клод, не поднимая головы. Его ладони плотно лежали на висках безымянного. Интересно, не вспомнит ли он заодно и имя? Сколько, кстати, ему лет? Если он был здесь, значит… это что, ему больше трехсот лет? Невозможно… — Иначе все бы давно нашли и ограбили.
— Вольных? А его тогда почему пустило? Он-то в ошейнике.
— Да, странно.
— Да с ним все странно. Как он, кстати?
— Лучше. Знаешь, у него узор изменился.
— Какой узор?
Лекарь досадливо фыркнул, как всегда, когда ему мешали работать.
— Ну узор… внутри. Ты же говорил, видел, когда сам браслет надевал?
— Видел. А ты… тоже надевал?
Чтоб Клод прикоснулся к этой гадости? Конец света.
— Да мне-то зачем? Я и так вижу. У скованных узор будто льдом сверху прихвачен. Грязным таким… как вода в канале… и у него тоже. Что я ни делал, он на месте оставался. А сейчас будто протаял. Не весь, а так, как льдинки по краям на солнце. Понимаешь?