Мне песня никогда не нравилась, потому что она жестокая. Мне всегда было жалко Клементину, и я не понимал, чем эта бедная девушка заслужила смерти.
Еще, наверное, мне казалось, что маму должно обижать такое сравнение. Но в этой песне словно был тайный смысл для них двоих.
Вот и сейчас они танцуют, и когда столовая пропадает в темноте, а потом выныривает из нее, кажется, что они перемещаются с места на место каким-то волшебным образом. Они двигаются слаженно, и как я ни стараюсь шуметь, звать, ничто не может нарушить их танца.
Папа перестает петь, и мамин шаг тут же сбивается, а потом она прижимается к нему и начинает плакать.
— Любовь моя, — говорит она. — Я так боялась, что больше не увижу тебя, я…
Я не понимаю, скажет ли она про нас или про что-то другое, я лишь вижу, как они влюблены друг в друга. Им понадобилось много времени, чтобы этому научиться, но и через столько лет эта любовь кажется мне совсем юной.
Папа склоняется к ней и осторожно целует ее скулы, чтобы успокоить.
Мне становится ужасно неловко, даже больше от того, что это видит Ниса. Ниса, похожая на кого?
— Я не смотрю! — говорит она. — Еще хуже, чем увидеть эротическую сцену, когда смотришь кино с родителями, правда?
Я пожимаю плечами.
— Да, а еще плохо, что мы в каком-то черном-белом месте, где все отражается.
Ниса дергает меня за рукав, указывает пальцем на пол. И я вижу, что он шевелится, под ним что-то ползает. Оно много больше существа, которое покинуло глаз Нисы.
В этот момент мы оба кричим, Ниса бессловесно, а я, с таким отчаянием, как никогда, зову маму.
Она, почти успокоившаяся в папиных объятиях, вдруг напрягается, похожая на испуганного зверька.
— Ты слышал?
Папа смотрит на нее вопросительно, и мама говорит:
— Марциан. Его голос.
Мама тянет папу за руку, безошибочно определяет место, где я стою. Вот только она меня не видит. Смотрит на меня и не видит. У нее делается странный взгляд, расфокусированный, бегающий. Он кажется мне жутковатым оттого, что она не может сосредоточить его на мне, как слепая.
— Мама! — говорю я. — Мама, я здесь! Мы в очень странном месте! То есть, мы прямо-таки тут, но тут стало очень необычным и черно-белым.
Только больше она не слышит меня.
— Он здесь был, — говорит мама. — Я слышала его голос.
— Я не слышал, — говорит папа. — Давай поищем его.
Папа всегда верит людям, как бы сумасбродно ни звучало то, что они говорят. Всегда есть вероятность, считает папа, что даже самые странные истории — правда.
— Откуда шел голос? — спрашивает папа. Мама делает еще пару шагов ко мне, замирает напротив, и мы почти касаемся друг друга.