— Слезай, Юра! — крикнул Бударин. — Пусть порезвится!
Грозный долго парил, с видимым наслаждением улавливая потоки воздуха, и то поднимался вместе с ними, то опускался.
Все это происходило под вечер. Оранжевые лучи солнца ярко подсвечивали его крылья. Наконец орленок опустился на конек палатки и уже по пологу сбежал на землю, опять к Юрию.
— Хватит, пусть теперь сам взлетает, — посоветовал старый натуралист.
Но Грозный еще долго ходил с вызывающим видом вслед за Юрием, высоко вскинув голову и слегка приопустив крылья.
— Спрячься в палатку, — посоветовал Корней Гаврилович, — посмотрим, что он будет делать.
Грозный долго стоял возле входа в палатку, где укрылся Юрий, потом повернулся, увидел Корнея Гавриловича и зашагал к нему.
— Ах, негодник! — снова воскликнул тот и взял его поперек, как это делал Юрий. — Ну, лети! — и он кинул его вверх.
Орлан взмахнул крыльями и пошел кружить сначала понизу, а потом по спирали — в вышину… Вот он взобрался на высоту метров в двести, и в это время показались его родители. Они летели с верховьев Моховки. Затаив дыхание, натуралисты наблюдали, что же будет дальше? Какой будет встреча? Грозный находился вдвое ниже родителей, и они тотчас же начали описывать широкие круги, постепенно снижаясь к нему. Между ними и орленком оставалось каких-нибудь пятьдесят метров, когда Грозный стремительно пошел вниз и, с ходу спланировав к биваку, сел на землю.
— По-видимому, испугался, — сказал Корней Гаврилович.
Родители тем временем сделали еще несколько кругов над Черемуховой релкой и улетели в направлении своего гнезда, а Грозный еще долго провожал их тревожным взглядом.
А назавтра он сам стал взмывать с земли и летал без устали почти весь день — над Моховкой, над левобережной поймой. Однако в Моховую падь он почему-то не залетал.
Но однажды под вечер, возвращаясь из маршрута, Кузьмич и Юрий оказались свидетелями любопытной сцены: возле бивака расхаживали три орлана! Увидев людей, они все разом взмыли и полетели в направлении Моховой пади. Который из них Грозный, понять было невозможно. Они уже миновали старицу и почти окрылись за стеной прибрежного леса, как вдруг один из них повернул назад, сделал небольшой круг над старицей и Черемуховой релкой и начал планировать прямо на Юрия. Пришлось подставить ему рюкзак, на который он благополучно опустился. Он смотрел в лицо Юрию и громко пищал, широко раскрыв клюв с розовой пастью: просил еды.
— Сейчас, Грозный, сейчас, — успокаивал Юрий.
Возле бивака он столкнул орлана на землю, вынул из рюкзака четырех бурундуков. В это лето, как всегда после минувшего урожайного года, бурундуков наплодилась целая пропасть. За каких-нибудь пять минут Грозный управился с ними и снова зашагал к палатке, где скрылся Юрий, — требовал добавки. Пришлось брать удочку и идти к старице, в ней хорошо брали чебачки и гольяны. Грозный тотчас же последовал туда: он давно привык к этому способу пропитания. Обычно он становился рядом с удильщиком и следил за поплавком. Стоило поплавку зашевелиться, как орленок начинал беспокойно пищать — тащи, мол! Потом следил за выхваченной из воды рыбиной и бегом бросался к месту ее падения, рискуя попасться на крючок.