В тот день он скакал по веткам соседней ели и вышелушивал семена из прошлогодних шишек, оставшихся на ветвях. Когда наелся досыта, стал набивать семенами свои защечные мешки. Они у него довольно емкие — до восьми кедровых орешков помещается в них. Раз пять он принес себе в дупло полные мешочки еловых семян, как вдруг после очередного рейса увидел чуть выше своего дупла на толстой ветке какое-то движение. Кто там? Так и есть — желтая с зеленоватым оттенком шерсть подгрудка и шеи, темная голова и черно-бурая задняя часть выгнутого тела с пушистым хвостом. Куница Харза!
Хищная и кровожадная разбойница готовилась к прыжку. Хитрый Пиик тотчас же выплюнул добычу, громко свистнул, предупреждая своих собратьев, и понесся с ветки на ветку. Харза — за ним. Скорее на тонкие ветви, они не удержат Харзу! К счастью, по соседству белела береза, вплетавшая свою плакучую крону в ветви липы. Пиик кинулся к березе и, как паук по паутине, помчался среди тонких ветвей. Харза прыгнула вслед, нацелившись на более толстую ветку, но сорвалась и попала на сук пятью метрами ниже. А хитрый Пиик уже вернулся на старую липу и скоро исчез из вида, спрятался в свое дупло.
После этого он Стал осмотрительнее — подолгу наблюдал за окружающими сучьями, прежде чем вылезти из дупла. А когда возвращался с промысла, он с минуту прыгал по веткам возле дупла, провоцируя невидимого врага. Малейшее движение где-нибудь неподалеку останавливало его на миг, он изучал его, нервно вздрагивая хвостиком в серебристых остьях, и либо стремглав кидался в дупло, либо мчался по знакомому маршруту на тонкие ветви березы.
Но куница Харза больше не появлялась. Значит, ее дупло где-то в другом месте, значит, одной опасностью меньше. Один раз на глаза Пиику попался колонок, выслеживавший глухарей. Довольно часто он видел рысь Фуру, она обычно лежала, вытянувшись вдоль какого-нибудь самого нижнего толстого сука и смотрела вниз. Пиик знал, чем она занята: выслеживает крупную добычу. Недавно он видел, как она прыгнула сверху на годовалого кабанчика и после короткой борьбы загрызла его. Доверять ей нельзя, и лучше не появляться близко: ее когтистая лапа действует как молния.
Убедившись окончательно, что ему пока ничто не угрожает, он теперь день-деньской носился в поисках еды по ветвям деревьев, по валежинам, громоздившимся там и тут. Придет время, и он запоет: «Клу-клу… клу-клу-клу… клу…» Это значит, что он ищет себе подругу. Разумеется, если сносит голову до той поры.
В конце апреля — начале мая, когда окончательно сходит снег и вскрывается лед на Моховке, бурная жизнь пробуждается не только в Моховой пади, но и в пойме реки и в самой воде. С низовьев сюда возвращаются после зимовки в глубоких местах стаи хариусов, гольянов, порознь и табунами устремляются ленки, в одиночку, по-отшельнически, движутся, придерживаясь заводей, крупные таймени. Они идут царственно, неторопливо. Обгоняя их и шарахаясь в стороны, когда таймени делают резкое движение, стремительно мчатся против течения серебристые стаи чебачков.