И вместе с тем в июле природа, как никогда, жестока в своем отборе. Ведь к следующей весне население Моховой пади должно стать примерно таким же, каким было минувшей весной. Молодых в июле так много, они так несмышлены, беспечны и беспомощны в этом жестоком мире, что подчас сами идут в лапы хищников. Поэтому для хищников июль — время кровавых пиров. Охотятся не только взрослые хищники, многие из них начинают приучать, «натаскивать» и детенышей. Они охотятся преимущественно на грызунов и на птиц, гнездящихся на земле, — рябчиков, глухарей. И хотя природа дала птенцам этих птиц быстрые ноги, способность маскироваться, незаметно затаиваться где-нибудь под валежиной или в прошлогодней листве, редко какой выводок сохраняется полностью, пока поднимется на крыло.
Уменьшают численность животных и стихийные бедствия.
Как-то в начале июля, под вечер, за поймой Моховки собралась грозовая туча — черная, с жестко-холодным, синевато-стальным налетом посредине и грязно-дымными лохмотьями по краям. Она завесила небосвод, тяжело легла на горбины и заструги хребтов Сихотэ-Алиня и теперь грозным чудищем ползла по ним к северу, подминая под себя отрог за отрогом, неотвратимо приближаясь к Моховке. Оцепенелая, чреватая скорой бурей тишина опустилась на Моховую падь. Не только птицы, даже лягушки и цикады умолкли. Лишь мириады комаров неистово звенели в горячем, застойном воздухе.
Верхний край тучи уже нависал над Моховкой, когда натуралисты собрались на биваке. Все эти дни они продолжали заниматься «переписью» населения Моховой пади — учетом численности и видового состава четвероногих и пернатых. Одновременно они приманивали мелких хищников к клеткам-ловушкам битыми воронами и рыбой, а затем по следам на влажном песке, рассыпанном по дну клеток, определяли, какие зверьки посещают кормушки. Сторожков — приспособлений для лова зверей — пока не ставили. Натуралистам предстояло отловить куницу, росомаху и, возможно, рысь.
Хотя часы показывали около семи вечера, кругом было сумеречно, почти как в начале ночи. По всей южной половине неба время от времени скакали змейки молний, перекатывался из края в край тягучий грохот грома, отзываясь глухим эхом в амфитеатре Моховой пади.
— Однако надо укрепить палатку, — говорил Кузьмич, с беспокойством поглядывая на небо. — Вон как притихло все, шквальная, видать, туча…
Не успели натуралисты натянуть покрепче растяжки палатки, как за Моховкой стал разрастаться грозный гул. Он быстро приближался. Это катился первый вал ветра. Вот он навалился с ураганной силой на левобережные тальники, положил их жиденькую поросль, выгладил ее так, будто катком прикатал. Потом сатанинский его напор ударил в шеренгу черемух на релке, затрепал кроны, расчесывая их до мельчайших веточек. Наконец, ворвался в саму Моховую падь. Тревожно и глухо загудел древний лес. Макушки старых деревьев заходили, зашатались, и странно было видеть такими беспомощными могучих великанов зеленого царства. Оттуда доносился треск сломанных веток, целых стволов сухостойника, в воздухе летели сухие палки. Ветер как бы очищал лес от мертвечины.