Ночью сторожиха, обходившая территорию вверенного объекта, увидела у подножья лестницы в сугробе что-то темное и, прихватив с собой лом и собаку Жульку, полезла проверять. Из сугроба торчали ноги… С большим трудом старушка втащила крепко спящего тщедушного Клинского назад в институт. Там он и спал до утра, не зная, что два верных товарища, которых по телефону далеко и надолго послал дежурный отдела милиции, безнадежно ждут о нем вестей.
Мысль написать большой и хороший очерк о родном когда-то НИИ у Рокотовой появилась еще при разговоре с Бураковским. Но был у нее и свой собственный интерес. Это она отдала медицинскому приборостроению всего пять лет, в течение которых работала в институте заместителем директора по общим вопросам (а если проще, то главным завхозом). Клинский же проработал в этой области науки всю жизнь, был в курсе всех разработок и являлся просто ходячим справочником по всему создававшемуся в России и за рубежом медицинскому и околомедицинскому оборудованию. Если Клинский сам о чем-то не знал, то уж точно знал, где эту информацию добыть.
Иван Федорович встретил Машу радушно, напоил чаем и повел по институту, рассказывая о его и своей сегодняшней жизни. Побывали они у директора и его заместителей. Степанов был тот же, заместители новые. Вернее, тоже очень старые, но другие.
Желание писать очерк у Маши пропало. Она, честно говоря, надеялась, что вечный нытик Бураковский сгущает краски. Но он был совершенно прав. Писать было просто не о чем. Можно было отдельно писать статью о Морозове, серию статей об Акинфееве, книгу о Клинском… Новый сборник анекдотов можно было писать обо всех, отводя каждому по большой главе.
Но сказать об институте было нечего. Руки и ноги «калеки» действовали, и еще как действовали! Но совершенно отдельно от головы. Порой их деятельность становилась настолько бурной, что они просто отпочковывались и уползали жить своей жизнью. Мозг не управлял ничем. Он обитал в банке с притертой крышкой и знать не хотел, чем живет подвластный когда-то ему организм.
Свой же, шкурный, интерес принес Маше неожиданно богатые плоды: Клинский о приборе знал. И с Цацаниди он был хорошо знаком.
— Если бы он не умер, я не советовал бы тебе с ним связываться, — сказал Маше Иван Федорович.
— Почему?
— Это был ужасный человек. И то, как он прожил свою жизнь, ужасно. Думаю, черти в аду по спецзаказу делали для него сковородку, так много грехов на его совести.
— У Цацаниди, я так понимаю, были совсем иные представления о загробной жизни, — усмехнулась Маша. — Что он такого натворил?