Мрякул повернулся к мальчику и вполне человеческим голосом, мужским таким, с хрипотцой, ответил:
– Не кричи, малой, успокойся. Это кошмары, скоро они тебя отпустят. Все будет хорошо. Потерпи…
И в груди вновь замурчало, сладко так, приятной, согревающей вибрацией разливаясь по всему телу. Стало хорошо, солнечно… И правда, кошмары больше не приходили на ум. Калин видел сестер и своего друга Митька, они весело резвились в реке, а отец стоял на берегу, обняв со спины маму, поглаживая ее круглый, как шар, живот. Они оба счастливо улыбались. Улыбался и Калин. И вновь он почувствовал прикосновение рук к своему затылку, и край кружки на губах. Отец зачем-то поил его горьким отваром, приговаривая не своим голосом, а тем же, что и ранее Полкан, грубым, хриплым, будто простывшим, о том, что страшное уже все позади.
* * *
Странные пищащие звуки резали, терзали слух, будто кто-то нещадно изгалялся над резиновым утенком со свистком. Эти-то звуки и разбудили Калина впервые в полном сознании, без ментального бреда, но мальчик все еще не понимал, где он, и кто мучает утку.
«Почему именно утку? – подумал он, явственно представив себе яркую желтую игрушку с оранжевым клювиком. – Почему утенок, а не собака резиновая, к примеру?»
Нет, именно желтая игрушка стояла перед глазами. Стало любопытно: – «Что это? Откуда?»
Он помнил, что находится в мире, где подобных вещей не существует, а значит, либо он снова перенесся в новый мир, либо это все же чертовы галлюцинации. Но тогда ведь ничего страшного не произойдет, если он сходит и посмотрит?
Калин попытался подняться.
Он сидел на кровати и разглядывал помещение: очаг, стол, единственная лавка, на стене висели рога, подобные тем, какие были у напавшего на острове зверя. Одежда тоже развешена по стенам, никаких шкафов или сундуков, как у мальчика дома, на глаза не попалось. На полу – спальное место из сена и тряпок, а еще кровать, которую он и занимал. На этом – все убранство. Обстановка более чем аскетична. Калин машинально пощупал бедро – почти не болит. Ребра – тоже чуть-чуть. Посмотрел на раненую ногу: забинтована чистой тканью, сквозь которую просочилось темно-зеленое пятно от мази. В голове чуть шумело, но без кружения, и Калин рискнул встать на ноги. Тихонько, боясь снова укола дикой боли. Было как-то неприятно, больно, но вполне терпимо и совершенно ни в какое сравнение не шло с тем, что пришлось испытать ему на острове с дубом.
Не спеша, прихрамывая на обе ноги и держась двумя руками за бабкину клюку, которая услужливо ожидала его у кровати, прислоненная к стене, мальчик доковылял до двери. Открыл ее. Крохотные оконца, затянутые полупрозрачным, желтоватым пузырем, держали комнату в полумраке. После болезни такое освещение было вполне нормальным, но вот яркий, дневной свет даже и в пасмурную погоду больно резанул по глазам. Калин зажмурился, словив солнечных зайчиков, проморгался быстро и сквозь прищуренные веки попытался рассмотреть, что же там такое происходит и откуда эти душераздирающие, пищащие звуки.