Вездеходу удалось выяснить, что брат оказался в самом закрытом и тщательно охраняемом концентрационном лагере Красной Линии и стал «жемчужиной» коллекции уродов всесильного садиста – коменданта Берилага.
Николай все время думал о том, как вызволить брата, и пришел к выводу, что лучшего варианта, чем просто выкуп, не найдет. Красных, несмотря на весь их фанатизм, можно купить. Но предложить надо много и сразу. Он сможет, он заработает столько патронов, что большевики ими подавятся. Он вернет последнего самого близкого ему человека.
Вездеход почувствовал, что на глазах выступили слезы, и непроизвольно всхлипнул. Снять противогаз и как следует выплакаться? Не выйдет. Запах крысиного помета моментально отобьет желание рыдать. Значит, не ныть. Собрать всю волю кулак и взять за девиз надпись на библиотечной табличке. Соблюдать тишину.
На «Лубянке» шуметь было не принято. Даже на митингах здесь царила железная дисциплина. Время речей и аплодисментов было строго регламентировано: хлопали, когда оратор делал специальную паузу. Ровно минуту. Потом речь продолжалась до следующей «аплодисментной» паузы.
Не было ничего удивительного в том, что после таких выступлений слушатели расходились молча, с кислыми рожами. Прелести и издержки пропаганды светлых идей.
В обычные же дни на станции разговаривали чуть ли не шепотом. Каждый боялся шпионов, наводнивших переименованную в «Дзержинскую» «Лубянку», доносов и просто обвинений в нарушении дисциплины.
Поэтому, удалившись от станции на сто метров, Корбут мог насладиться полной тишиной.
На путях, у стальной двери лаборатории Михаила Андреевича поджидали десять человек: верный Тельманчик и пара часовых с блокпоста сидели на дрезине, а семеро вернувшихся из похода сталкеров устроились прямо на рельсах.
Профессор не удостоил собравшихся даже взглядом. Отпер лабораторию, первым делом прошел в половину, отделенную от основного помещения деревянной перегородкой, и щелкнул выключателем. Яркий свет люминисцентных ламп осветил пять панцирных кроватей, на рамах которых были закреплены кожаные ремни с массивными стальными застежками. Из здоровенного, сбитого из необструганных досок ящика в углу торчала покрытая темными трупными пятнами рука.
Четыре кровати были пусты. На пятой лежал обнаженный мужчина. Руки и ноги его были прочно затянуты ремнями, шею обхватывал никелированный обруч, не позволявший поднять голову.
Тело подопытного и слипшиеся волосы блестели от пота, а грудь вздымалась с такой частотой, словно мужчина не мог вдохнуть за раз требуемое количество воздуха и компенсировал недостачу, вдыхая его маленькими порциями. Щеки блестели лихорадочным румянцем, зрачки безостановочно двигались, а посиневшие губы кривились в жуткой пародии на улыбку.