Селести уткнулась к нему в плечо, и из глаз ее потоком потекли слезы. Гордая, несгибаемая Селести стала маленькой девочкой, которая нашла себя защитника и может выплакать у него на груди все свои обиды. И какими же сладкими были эти горькие слезы.
— А твои родители? — спросила она. — Они же не примут меня в свой дом.
— Примут. Они тебя уже приняли.
Вечером Эирики объявил всем, что они с Селести решили пожениться. Жуниор и Тиффани приняли известие без особого энтузиазма.
— А как же мама? — спросил Жуниор.
— Она по-прежнему останется вашей мамой, и у вас появится еще одна, а Гиминью будет вашим настоящим братом, — поспешил разъяснить Энрики.
Марта с улыбкой поздравила сына, но про себя подумала, что сын уж слишком торопится — ей хотелось получше узнать женщину, которая будет растить ее внуков. Сезар успел уже рассказать ей о прошлом Селести, и она посочувствовала ей за горький опыт. Кто знает, к каким психическим ломкам мог он привести?
Успокоившись, Селести решила поговорить с Мартой. Опыт молчания не прошел для нее даром, она убедилась, что молчание ни к чему хорошему не ведет.
Она выбрала для разговора подходящую минуту, когда Марта не была ничем занята, и спросила:
— Можно с вами поговорить?
— Конечно, — кивнула Марта, предчувствуя, что разговор будет нелегким для обеих, и повела ее к себе в спальню.
— Вы все уже знаете, — начала Селести, — и я бы должна была сама вам все рассказать, но мне было стыдно, и потом я понадеялась, что мне будет проще говорить, если я продвинусь по работе, если вы все увидите, что я на что-то способна. И еще я боялась, что вы выгоните меня из своего дома, не за себя боялась, за Гиминью, он-то ведь ни в чем не виноват!
Селести говорила так искренне и доверительно, что Марте сразу стало легко с ней.
— Я понимаю тебя, ты же совсем нас не знала, но Гильерми, его-то ты знала...
— Я очень любила вашего сына, дона Марта, — горячо сказала Селести. — Когда он был «чистым», так это называется у наркоманов, он был нежнейшим из мужчин — и худшим, когда был под кайфом.
— Я знаю, — горько кивнула Марта.
— Если бы я принялась вам рассказывать все наши беды, вы подумали бы, что я бью на жалость или что-то вымогаю. Или что я тянула Гильерми на дно... До рождения Гиминью мы кое-как сводили концы с концами, но потом стало совсем худо. Все деньги Гильерми тратил на наркотики, и мы частенько голодали. Мне казалось, что малыш не выживет, и я крутилась, как могла. Я продала все, что было в доме, и настал момент, когда продавать, кроме себе самой, было уже нечего. Что мне оставалось делать? Я спасала вашего сына и своего.