Мистер Филипс понял, что ей не до разговоров, и они молча дошли до отеля. Только расставаясь с ней, он сказал:
— Не могу ли я помочь вам, мисс Флинт?
Гертруда взглянула на него. По его лицу она увидела, что он понимает ее состояние. В ее полных слез глазах засветилась благодарность.
— Нет, но я вам очень благодарна, вы так добры… — с трудом вымолвила она и быстро скрылась за дверью.
А он еще долго неподвижно стоял на одном месте и смотрел ей вслед.
Первой мыслью Гертруды было скрыть от своих друзей, а в особенности от мисс Грэм это новое горе. Несомненно, она нашла бы у Эмилии и сочувствие, и утешение; но она не хотела унижать Вилли в ее глазах. Почти все, что было известно Эмилии о Вилли, она знала от Гертруды; самолюбие не позволяло девушке рассказать, что после стольких лет разлуки он встретил ее на прогулке в Саратоге и равнодушно прошел мимо.
Немного успокоившись, она стала думать, что, возможно, Вилли был в Бостоне, что он тщетно искал там своего друга детства, а узнав, что Гертруда в Саратоге, специально приехал сюда, чтобы повидать ее. Ей теперь показалось вполне вероятным и то, что с первого взгляда он мог не узнать ее. Но луч надежды угас при воспоминании о письме, полученном накануне от миссис Эллис, которая жила теперь в доме доктора Джереми; она обязательно упомянула бы, если бы Вилли спрашивал о ней. Оставалось еще последнее предположение, что Вилли приехал в Бостон после того, как письмо было отправлено, что он совсем недавно прибыл в Саратогу и не успел узнать, где она живет. И хотя его прогулка с мисс Клинтон противоречила этой мысли, но она цеплялась за нее, надеясь, что Вилли все же придет к ней в гостиницу.
Ей было очень трудно оставаться настолько спокойной, чтобы обмануть чуткую Эмилию, которая всегда замечала малейшие перемены в ее настроении. Гертруда собрала все свои силы и, войдя в комнату, весело пожелала Эмилии доброго утра.
Мисс Грэм никогда не забывала об ответственности, которая лежала на ней по отношению к Гертруде, и постоянно опасалась, что не сможет уследить за девушкой; поэтому она всегда внимательно и чутко прислушивалась ко всему, что могло иметь отношение к Гертруде. Трудно было ожидать, чтобы девушке удалось полностью овладеть собой и ничем не выдать того, что перевернуло ей всю душу. Ведь тот, кто был ей близок, как родной, стал чужим; у него были уже другие связи, другие интересы. Нельзя было надеяться, что время не повлияет на их отношения. А между тем надо было не подать вида, что случилось что-то ужасное; этого требовала ее гордость.