— Да, — сказала Гертруда, — он обещает часто писать своей матери и мне.
— И потом, — продолжала Эмилия, — это говорит о хорошем мнении мистера Клинтона о Вилли. Ты должна радоваться тому, что случилось. Ведь мистер Клинтон должен испытывать к нему полное доверие, чтобы дать такое поручение. Это очень лестно для Вилли.
— Конечно, — согласилась Герти, — а я и не подумала об этом…
— Вам было так хорошо, вы расстаетесь такими друзьями! О, Гертруда, Гертруда, разлука не должна сильно огорчать тебя; в этом мире бывает значительно большее горе! Ну, успокойся, дорогое дитя! Настанет день, когда вы вновь увидитесь, и это будет щедрой наградой за разлуку.
При последних словах голос Эмилии дрогнул. Гертруда с изумлением смотрела на нее.
— Мисс Эмилия, — робко сказала она, — значит, у каждого есть свое горе?
— А ты сомневалась в этом, Гертруда?
— Мне это еще не приходило в голову. Я узнала, что у меня оно есть, но думала, что других оно миновало. Мне казалось, что все, кто богат, тот и счастлив. Вы хоть и не видите, но у вас всегда такое спокойное лицо, будто вас ничто не тревожит. А Вилли? Разве я когда-нибудь могла себе представить, что у него будет горе? А когда он был без места, то часто плакал; потом, когда умер дядя Тру, да и сегодня, когда он пришел сказать мне о своем отъезде, он едва мог говорить. А теперь и вы плачете, — значит, и у вас есть горе…
— Такова судьба всех людей, Гертруда; изменить этого мы не можем.
— Неужели же, мисс Эмилия, нет счастливых людей?
— Счастливы те, кто научился с покорностью переносить страдания; кто при самых тяжких испытаниях смиряется перед Богом и не ропщет.
— Это очень трудно, мисс Эмилия.
— Оттого и счастливых людей на свете мало. А Господь посылает утешение всем прибегающим к Нему с верою и любовью.
Слова слепой не пропали даром: душа Герти исполнилась неведомого до сих пор мира и спокойствия.
Вилли должен был торопиться с отъездом. На все приготовления в его распоряжении была всего одна неделя. Дел было много, и Герти помогала миссис Салливан. До отъезда Вилли она гостила у Салливанов, и каждый вечер после работы молодой человек проводил с ними.
Однажды он пришел в сумерки. Его матери и деда не было дома, а Гертруда заканчивала работу.
— Если ты не боишься озябнуть, — сказал Вилли, — пойдем, посидим у дверей, как мы сиживали прежде. Бог знает, придется ли нам когда-нибудь опять побыть здесь…
— О, Вилли, не говори так! В целом городе нет дома, который бы я любила так, как этот.
— Я тоже, Герти, люблю наш старый дом. Но, возможно, когда я вернусь через пять лет, его уже не будет. Жалко, конечно, но что же делать…