– Сторожишь кого, что ли? – поинтересовался он.
– Проходи, – недружелюбно сказал автоматчик. – Проходи – не положено.
Но потом сам окликнул отца:
– Эй, дядя! Закурить есть?
– Я тебе скручу, – заторопился польщенный отец. – Я скручу – ты стой.
Автоматчик затянулся табачком и, опасливо глянув по сторонам, сообщил:
– Самострела караулю.
– Ну! Кто ж такой?
Автоматчик повел глазами в сторону блиндажа.
Отец наклонился, заглянул.
Там, по колено в набежавшей талой воде, с забинтованной рукой стоял бледный Филимонов.
– Батя! – сказал он, увидев отца. – Вот оно как, батя. – И, сморщившись, беззвучно заплакал.
– Неужели сам? – шепотом спросил отец у автоматчика.
– Сам, курва, – ответил тот.
– Так вить… это… не фронт же здесь. Кто поверит? Дождался бы до боев, выставил руку за бруствер – стреляй меня.
– А ну, иди! – снова застрожился автоматчик. – Ишь ты… специалист! Иди – выставься!
– Дак я так, – сробел отец, – к примеру…
Кидал отец однажды и боевую гранату. Да еще противотанковую.
Как-то после ужина зашел он в кусточки по нужде, а когда наладился обратно, попались ему навстречу два молоденьких лейтенанта.
– Гляди, Слава, – рекордсмен, – негромко сказал один.
Второй, беленький, тонкий паренек, обратился к отцу:
– Папаша, гранату кинуть сумеешь? – И показал гранату, противотанковую.
– Так точно – сумею! – ответил отец (он любил эти сдвоенные военные слова – «так точно», «никак нет»).
– А не забоишься? – усомнился лейтенант.
– Никак нет, не забоюсь!
– Ну, держи.
Отец выдернул чеку, сказал:
– Спрячьтесь за дерево, товарищи командиры. – И, размахнувшись, швырнул гранату в обтаявшее по краям болотце. Граната пробила тонкий ледок, нутряно рявкнула в болоте – взметнулась вверх ряска, черная вода, грязь.
– Сила! – восхищенно сказал беленький. Но потом спохватился и начальственно похвалил отца: – Молодец, солдат! Вот так и действуй.
Словом, первую «официальную» гранату он принял спокойно. Дождался команды, сильно замахнулся, откидываясь корпусом назад…
И не сразу понял, что случилось.
А случилось невероятное: граната при замахе вырвалась у него из руки и полетела назад.
– Ложись! – дико закричали позади, там, где кучкой стояли командиры.
Грохнул взрыв, мелкие комочки земли застучали по шапке, по плечам – и тихо сделалось.
Тихо-тихо.
«Все! – сказал себе отец. – Побил людей». У него потемнело в глазах, и он медленно начал сползать на дно окопа.
Потом раздался топот многих ног и крики, показавшиеся ему далекими, доносившимися словно из тумана:
– Кто?! Кто кинул?!
– Где?.. Этот?
– Ах ты, в три бога!..
Несколько рук выдернули его из окопа, ударили по шее – раз, два! – он сломался пополам, потерял шапку; но тут же, схватив за шиворот, его встряхнули, выпрямили – и близко прорезалось из пелены, застилавшей глаза, лицо этого чужого капитана – бледное, с выпученными глазами и распахнутым черным ртом.