В такой неподходящий момент отец вдруг поднялся в рост.
– Ты что, ошалел! – прикрикнул на него помкомвзвода. – Сядь щас же!
Отец сел, но только не на скамейку. Он взгромоздился задом на кабину, одной ногой уперся в передний бортик, а вторую с кряхтением распрямил.
– Ногу свело, товарищ сержант, – объяснил он. – Нет никакой возможности терпеть. Аж занемела.
– Тебе щас башку сведет, дурак! – заругался пом комвзвода. – Слезь вниз, кому я…
Он не договорил. Снаряд ударил возле самой машины – и дальше отец ничего уже не слышал и не видел.
Очнулся он через какое-то время в сугробе, метрах в двадцати от дороги. Руки-ноги оказались при нем, целые. Шумело в голове. Отец сообразил, что его смахнуло с гладкой кабины «студебекера» взрывной волной.
Проваливаясь в снег до пояса, он стал выбираться на твердое.
Машина – кверху колесами – горела на краю черной воронки.
Когда отец подошел, из-под нее донесся длинный стон. И стих.
«Неужели же всех?» – подумал он.
А времени прошло совсем немного. От подошедшей задней машины только еще бежали люди…
Второй день его войны был самым мирным.
Они шли. Чего опасались солдаты, то и случилось: к утру не подморозило, машины встали окончательно, и пришлось им спешиться.
Шли они поначалу ходко: еще не устали, не успели устать, да и лишнего груза ни у кого не было. Части их назывались штурмовыми, им даже шинелей перед наступлением не выдали – только ватники, а вооружение было – автоматы и гранаты. Единственное, что скоро дало о себе знать – напитавшиеся водой, затяжелевшие валенки. В обстоятельной подготовке случился где-то просчет, а может, наоборот, аккуратность подвела (по календарю-то еще зима стояла): в общем, обули их вместо сапог в новые нерастоптанные валенки. Особенно плохо приходилось задним, кому доставался разбитый, перетолченный множеством ног снег, – и они там поматюгивались в адрес неизвестного тылового начальства, которое, так его распротак, не головой думает, а, видать, другим каким местом.
Отец на первом же привале развязал вещмешок и достал прочные американские ботинки на толстой рифленой подошве, с блестящими крючками, за которые цеплять шнурки, с высокими голяшками. Ботинками этими, единственной парой, премировал его старшина за безотказность, и отец, когда брал их, не думал о таком вот случае, мечтал отослать домой, прикидывая, что жена променяет их хотя бы на картошку. Но отослать сразу возможности не представилось, а в последние дни погода так начала ломаться, что отец решил с этим делом повременить. И даже выкроил себе обмотки из разных обрывков.