На бережку одной из заводей, как и следовало ожидать, стоял в напряжённой позе рыболов с картины Перова. Уперев руки в колени, он поверх сползших на нос очков пристально следил за поплавками.
– Клюёт? – спросил я.
– Клюёт, клюёт, – недружелюбно буркнул рыболов, – ступай себе мимо…
Я прошёл дальше и облюбовал себе заводь. Не торопясь, вырезал рогульки. Поставил удочки. Закурил.
Тихо было в этом замкнутом мирке. Где-то наверху пролетал ветер, он уносился через полуостров к мутной Оби, чтобы морщинить её и без того неспокойную поверхность. Я сочувственно подумал о рыбаках, которые, подняв воротники, горбятся сейчас на плоском берегу реки и ненавидящими взглядами провожают каждый буксир. У меня же здесь царила тишь, гладь и божья благодать. Рыба, конечно, не клевала. Да я и не верил, что в столь несерьёзном водоёме может водиться что-нибудь приличное. Зато не надо было поминутно перебрасывать скособоченные течением удочки, менять червей, распутывать леску. Поплавки недвижно, как припаянные, лежали на зеркальной поверхности. Какой-то тонконогий водяной лыжник отважно крутил между ними слалом. Крохотный, со спичку, чебак плашмя выплыл перед моим носом, погрел на солнце бочок и снова унырнул в глубину.
И медленным, нежным облачком снизошёл на меня покой.
Лет десять назад я объяснил одной красивой девушке, что жизнь, в сущности, – по главным отсчётам – прожита: учился в школе, мечтал об аттестате зрелости – свершилось; учился в университете, мечтал о дипломе, о романтической профессии журналиста – свершилось; отполыхал первой любовью, отболел второй, на третьей женился; родил ребёнка, посадил дерево, наконец, сочинил книгу (у меня в то время как раз вышла первая книжка – тонюсенький сборничек рассказов, сделавший меня, тем не менее, весьма популярной фигурой в нашем околотке).
А что же дальше? – спрашивал я – Где перевалы, за которые тянуло бы заглянуть? Какие двери предстоит открыть, чтобы обрести за ними новое качество? Что впереди?.. Слава? Известность? Но чем, в принципе, известность районная отличается от известности мировой?.. Нет, я не видел впереди ничего такого, что не было бы лишь повторением пройденного. Оставались только количественные прибавления: ещё одна любовь, ещё одна комната в квартире, ещё один ребёнок, ещё одна книга… Но ради этого не стоило жить. Пора было стреляться.
Девушка беззвучно плакала. Она любила меня, точнее, хотела выйти за меня замуж. Все мои приобретения казались ей ненужными помехами. Кроме книги, разумеется. Против книги она не возражала. Как и против маленькой славы. Она даже верила в мою большую славу (из-за чего я и гулял с нею, топтал хрупкий весенний ледок) и не находила в ней ничего дурного. Девушку, в конечном счёте, не смущало и то, что сама она может стать лишь повторением пройденного… Но количественные прибавления я как раз развенчивал в своей печальной теории.