Вылезла она из трамвая до предела взбешенная. «Что же это такое?! – думает. – Где же мужики-то?! Где мужчины настоящие?.. Ау!..»
Подходит к своему дому, к девятиэтажке. А надо сказать, Артамоновы получили квартиру в доме, который, когда к сдаче готовился, был объявлен домом «с улучшенной планировкой». Хотя все «улучшение» свелось к тому, что ванну от туалета отделили. Но из-за такой рекламы – «с улучшенной планировкой» – в дом понабилось много разных умельцев всю жизнь менять «хорошо» на «получше».
И вот заходит жена Артамонова в свой двор – и видит наконец этих самых настоящих мужчин. Стоят они – молодые, сытые, в штанах трико, как солисты балета, – стоят на детской площадке, развесили на качелях, на шведской стенке дорогие ковры и пыль из них теннисными ракетками выколачивают.
Дальше так было. Жена вбежала домой, бросила пальто – не повесила, а именно бросила на диван и сразу начала звонить подруге:
– Люська! У тебя выпить есть?.. Зайди! Нет, сейчас зайди – душа лопается!
Артамонов встревожился – жена была совершенно непьющая, и вдруг: «Люська, выпить есть?» Хотел было спросить, что случилось, но жена так саданула мимо него, что занавески на окне взметнулись.
Прибежала Люська с бутылкой портвейна, они выпили на кухне, и жена стала рассказывать подружке про открытие, так ошарашившее ее.
– Ну, скажи, Люська, что это?! – выкрикивала она. – Что делается, скажи?.. Ведь нет мужиков-то! Одни пьют и пьют, спились уже в труху, в тряпье, а другие козлы… – Тут жена выругалась так, что Артамонов за уши схватился. – Другие пыль из ковров выколачивают. Все! Середины нет!.. Это ж конец света, Люська!..
Артамонов не вышел к ним, трусливо просидел в кабинете. Жена поносила весь род мужской, и хочешь – не хочешь, а получалось, что рикошетом и его тоже. Хотя Артамонов не причислял себя ни к той, ни к другой крайности мужчин. Он, конечно, выпивал, случалось и крепенько, но, как говорится, ума не пропивал, а уж тем более не терял человеческого облика. Что касается ковров, то их у Артамонова сроду не было. И впереди они не предвиделись. По принципу: в сорок лет денег нет – и не будет.
Однако и к «середине», к некоему идеальному образу настоящего мужчины, о котором, выходит, тосковала супруга, Артамонов тоже не относился. Дело в том, что Артамонов был неудачником. Хотя, возможно, слово это и не совсем к нему подходило. Ну, грубо сказать – неудачник. И, главное, он знал причину своей невезучести. Жила в нем, по выражению одного старого товарища, «дурь африканская» – то есть детская наивность (это в седом-то мужике!) и несовременное правдоискательство.