– Давай без этого!
Валька засмеялся. Смеялся он по-особенному: тихо, не разжимая зубов.
– Ну, подрастай, девочка, – сказал, словно маленькой.
Тоська не знала – нравится ли ей Копченый. Нравилось то, что с ним надежно. Льстило, что на танцах он первый. Хотя и непонятно было, почему другие так преклоняются перед ним. Временами это начинало ее раздражать, и тогда она язвительно говорила, не глядя на Копченого: «Тоже мне… первый парень на деревне – вся рубаха в петухах. Самому-то не противно?»
Кстати, насчет рубахи в «петухах». Валька хорошо одевался. Франтом он не был, но костюмы носил настоящие, дорогие. Спрашивать, откуда у него все это берется, было неудобно – все равно что на себя внимание обратить: гляди, мол, я-то какая побирушка. И все же Тоська как-то раз, смехом вроде, поинтересовалась: не наследство ли он получил? Или в магазине блат завел?
Валька скорчил страшную бандитскую рожу и задавленно просипел:
– Воруэм!
– Да ну тебя, Валька! Я серьезно.
– И серьезно – воруем, – сказал Копченый нормальным голосом. А темные, без зрачков, глаза его смеялись.
Так Тоська ничего и не узнала.
Вообще, как она ни хорохорилась, Валька умел сохранить с ней снисходительный, чуть насмешливый тон. Вот, например, звал только «девочкой» и никогда – по имени. На прямые Тоськины вопросы отвечал туманно или шуточками. Ее это задевало сперва, но потом она привыкла к нему такому, вернее, он ее приучил постепенно. Тоська вобрала «колючки», сделалась мягче, немного усвоила даже легкую Валькину манеру – и они, как это называлось тогда, задружили.
Неизвестно, чем бы закончилась Тоськина дружба с Копченым, если бы опять же не случай.
Как-то в конце вечерней смены Тоська заглянула в слесарку: Валька, когда у них дежурства совпадали, обычно провожал ее.
Копченый сидел в слесарке один. Сгорбившись над верстаком, мастерил что-то.
Тоська подошла неслышно (на ней валенки были), глянула через его плечо…
Копченый шлифовал наждачной бумагой текстолитовую рукоятку финского ножа.
Он не испугался, не вздрогнул (а может, раньше заметил, как Тоська подкрадывается, да виду не показал), положил нож на верстак, полюбовался им и спросил:
– Красивый?
– Дай подержать, – протянула руку Тоська.
Нож был и правда красивый: металл отливал желтизной, вдоль верхней грани тянулся узкий желобок, острие, выточенное полумесяцем, холодно грозило чем-то таинственным, страшным.
– Валька… зачем тебе такой нож?
Копченый усмехнулся:
– Не с перочинным же мне ходить.
– На дело, что ли? – бухнула она.
Он посмотрел на нее долгим взглядом. Качнул головой: