Тамарка, впрочем, была вовсе неплохой девчонкой, по крайней мере, красивой – уж это точно. У нее была круглая мордашка, большие серые глаза, аккуратный носик и две взрослые косы. И, главное, мы с ней ладили. Тамарка охотно и даже как-то почтительно принимала мои ухаживания.
Но меня смущали ее родители.
У дядьки Дронова была одна нездоровая страсть: он любил играть в карты, в «очко». Обычно, когда я к ним заходил, он лежал после ужина на кровати, задрав босые ноги на спинку ее, и скучал. При виде меня Дронов оживлялся, доставал из сундучка захватанные карты – и начиналась битва. Так как деньги у меня не водились, играли мы с ним на щелчки. Дронову не везло – он всякий раз проигрывал.
– Дядя Дронов, может, не надо? – говорил я, видя его огорчение. – Может, отыграетесь потом?
– Щелкай, щелкай, – упрямо сбычивался он. – Щелкай – я за всю жизнь в долгах не был…
– Придешь завтрева? – спрашивал Дронов. И, не сдержавшись, выдавал свою мечту: – Эх, мне б тебя, Колька, хоть разок подкараулить! Уж я тебя щелкану. Я тебя так щелкану, что в штаны наваляешь!..
Я смотрел на черные суковатые руки Дронова, и меня заранее мутило от страха. Ведь должно же было ему когда-нибудь повезти…
Толстая белотелая тетя Параша Дронова была охальницей.
Когда мы, ребятишки, устраивали на Новый год елку в чьем-нибудь доме, тетя Параша мазала лицо сажей, являлась к нам на утренник и устраивала «художественную самодеятельность».
Мине мамынька купила
К пасхе новые пажи!.. —
пела она, тяжело, по-слоновьи, приплясывая и тряся юбками, —
А ребята привязались:
Покажи да покажи!
Летом было у нее другое развлечение. Вдруг она, истомившись дома от безделья, с визгом выскакивала на полянку, где мы играли, и кричала:
– Девки, девки!.. Доржите меня – я стойку буду делать!
И с разбегу опрокидывалась на руки. А «девки» – Тамарка и Нинка должны были успеть схватить ее за взметнувшиеся ноги.
Юбки с тети Параши падали, обнажая ее мясистые прелести.
Словом, я решил спасти тихую Тамарку, да и себя тоже, от нехороших ее родителей. Не теперь, конечно, а в будущем.
Такое условие я ей поставил: как только подрастем – сбежим от отца с матерью.
Тамарка поплакала и согласилась.
А я, столкнувшийся уже с женским коварством, тут же назначил ей пробное испытание: завтра весь день пасти со мной корову.
Я пас корову на пустыре, за растворобетонным узлом. Вот туда-то и должна была прибежать ко мне Тамарка, удрав из дому.
– Мамка наказывала морковку прополоть, – попыталась было отговориться она.
Но я был неумолим.
Тамарка не пришла на пустырь. Ни утром, ни в обед, ни после обеда.