Гонсалой владело не праздное любопытство, она знала, насколько эгоистичен Сан-Марино, и беспокоилась, как бы его страсти не помешали интересам семьи.
Она услышала просьбу и вопрос Арналду и не слишком охотно, но согласилась:
— Да, пожалуй, ты прав, сынок. Отцу будет лучше выздоравливать в домашней обстановке.
Гонсала вспомнила времена, когда ревновала к Жулии, и нехотя улыбнулась, так это было далеко. Она не сомневалась, что и сейчас ее бывший муж охотится за этой молодой женщиной, и, относясь к ней с симпатией, от души желала ей не стать его добычей. Как-то она даже пыталась по-дружески предостеречь Жулию от дружбы с Сан-Марино, сказав ей довольно откровенно:
— Он не такой друг вашей семьи, каким хочет казаться.
Но кому и когда служили добрые советы? Каждый жаждет набить как можно больше синяков и шишек, сто раз обжечься, пораниться и тогда уже делиться опытом, давая советы.
Вот и Жулии предстояло набивать собственные синяки и шишки и разбираться, стоит полагаться на дружбу с Сан-Марино или нет.
И все-таки Гонсале очень хотелось узнать, что за сцена предшествовала сердечному приступу Антониу. И ей совсем не хотелось забирать его из больницы, выхаживать и ставить на ноги. Но, наверное, Арналду был прав, когда просил ее этом…
Каждый отягощал себя будущими заботами, стараясь отогнать призрак смерти, который никогда не покидает отделения реанимации.
«У отца крепкое здоровье, — рассуждал Арналду, — я уверен, он вылезет из этой передряги».
«Он должен, непременно должен поправиться», — твердила про себя и Жулия, твердила безотчетно, позабыв все свои мысли, свою ненависть, раздражение. Ей было трудно смириться с тем, что она — дочь Сан-Марино, но в то же время она так давно и так доверчиво поместила его на место заботливого отца, передала ему хлопоты о себе, что сейчас в ней говорила только искренняя привязанность к близкому человеку.
Наконец дверь отворилась, и в холле появился врач в белом халате.
— Больной вне опасности, — объявил он. — Своевременная помощь спасла ему жизнь. Вы — молодец! — обратился он к Жулии. — Секунда промедления, и мы бы за положительный результат не поручились.
Жулия даже не улыбнулась, но было видно, что после слов доктора ее внутреннее напряжение спало.
Все задвигались, заговорили громче.
— Завтра мы переведем больного в палату, и вы его сможете навестить, а пока лучше всем отправляться по домам. Мы дали сеньору успокоительное, и он мирно проспит до утра.
Все окружили доктора, поблагодарили его и приготовились расходиться.
— Я посижу здесь, — сказал Тьягу, — вдруг отцу что-то понадобится.