На официальной бумаге не было ни слова о том, что теперь с Павлом Луниным. Гражданская казнь – это лишение дворянства, переломленная шпага над головой, и казненный становится никем. Это даже не смерть, мертвого можно вспоминать, его имя остается в сословных книгах, есть могила в фамильном склепе, есть день поминовения. После гражданской казни человек стирается целиком, не «был – и нет», а просто «нет». Так стерли старшего сына императрицы Изольды за попытку покушения на царственную матушку… Теперь и Павла Лунина стерли, как мел с доски.
Элиза была уверена, что отец не умер там, в залитой кровью комнате. Когда ее выводили, она чувствовала – жив, и у него хватит сил справиться с раной. Элиза не знала, на чем основана уверенность, но была убеждена, что все так и есть. Может быть, она просто очень хотела этого? Могло, конечно, случиться что угодно. Но если бы отец был мертв, ей бы отдали тело. Тем не менее, она не получила ни сообщения, ни приказа явиться за покойным, ничего.
Или письмо просто задержалось?
Всплеск ненависти встряхнул Элизу. Ей больше не хотелось сжаться в комок в кресле перед портретами, ждать и на что-то надеяться. Нужно было жить дальше.
Как? Неизвестно.
Но сначала нужно выяснить, что с отцом. И понять, что заставило его кинуться с ножом на канцлера.
Из открытого окна она услышала, как по двору простучали копыта сразу нескольких лошадей.
- Барышня, - поклонился вошедший дворецкий, - неужели все закончилось? Уехала охрана, только коробку с бумагами вам оставили.
- Да, - медленно проговорила Элиза. – Это – закончилось.
Она поднялась обратно в кабинет отца. Велела принести туда же все бумаги, отпустила слуг и еще раз очень внимательно перечитала уведомление.
Казна конфисковала имения, дом в Гетенберге и счета в банках. Суммы…
Что?! Писарь ошибся? Не может быть!
Элиза крепко зажмурилась, потрясла головой и снова посмотрела на аккуратные строчки.
На отцовских счетах не было денег. Совсем. Если собрать все жалкие гроши остатков, хватило бы, наверное, на ужин в узком кругу. На два уже вряд ли.
Отец зачем-то вывел все деньги из банков перед тем, как совершить покушение? Он кому-то за что-то заплатил? Его шантажировали?!
Почему он ничего не рассказал ей, своей единственной дочери?
«Это скучно для юной барышни, - вспомнила она его слова. - Не забивай свою красивую головку сложными цифрами…». И жесткий смешок: «Волос долог – ум короток».
Отец никогда и ничего ей не говорил. Отмахивался на вопросы, высмеивал наивный интерес, не воспринимал всерьез. Она заказывала платья, шляпки и букеты, составляла меню обедов, рассылала приглашения на свадьбу, изводила ювелиров требованиями подобрать камни нужных оттенков и никогда не спрашивала, хватит ли денег заплатить по счетам. Казалось, их богатство – что-то само собой разумеющееся, вечное, как фамильный герб, как галерея портретов предков, как имения и замки, как имя!