Убранство просторного шатра поражало роскошью. Пол сплошь покрывали шелковые ковры невероятных расцветок, а двойные шелковые завесы по всем сторонам уберегали от солнечного жара. На низких столиках из слоновой кости и редкой драгоценной древесины стояла посуда из цельного золота.
Брат Великого Могола, махараджа Садиг-хан Джахан, сидел в центре шатра на груде шелковых подушек. Он был одет в тунику из бледного желтого шелка и полосатые, красные с золотом, штаны. Сандалии на его ногах имели длинные загнутые носы и золотые пряжки. Желтый тюрбан надо лбом скреплял изумруд размером с грецкий орех. Махараджа был чисто выбрит, лишь узкая полоска усов красовалась над капризной верхней губой.
На коленях махараджи лежал ятаган в ножнах, настолько густо изукрашенных драгоценными камнями, что их сверкание слепило глаза. На плотной перчатке он держал сокола, великолепного пустынного фалькона. Махараджа приподнял птицу и нежно поцеловал его клюв, словно это была прекрасная женщина… или, скорее, подумал Шредер с мрачной рассеянностью, словно это был один из его хорошеньких мальчиков-танцоров.
Чуть позади махараджи, на другой груде подушек, восседал Ахмед эль-Гранг, Левая Рука Аллаха. Он был настолько широкоплеч, что пропорции тела казались искаженными, на могучей шее проступали стальные веревки мускулов. Его голову венчал стальной шлем, а борода, покрашенная хной, была рыжей, как у пророка. Массивную грудь эль-Гранга прикрывала стальная кираса, запястья – стальные браслеты. Глаза под нависшими бровями смотрели холодно и неумолимо, как у орла.
За этой слишком несходной парой толпились придворные и офицеры, все в богатых нарядах. Перед принцем стоял на коленях переводчик и, почти прижимаясь лбом к полу, пытался успеть за потоком ругательств Буззарда.
Сам Буззард стоял перед махараджей, уперев кулаки в бока. На голове у него красовалась украшенная лентами шляпа, а борода выглядела куда более лохматой и злобной, чем крашеные, аккуратно уложенные завитки на подбородке эль-Гранга. Поверх пледа Буззард натянул короткую кольчугу.
Буззард с облегчением обернулся, когда Шредер вошел в шатер и почтительно поклонился сначала принцу, а потом эль-Грангу.
– Да возлюбит вас Иисус, Шредер! Вы мне позарез нужны, чтобы вбить немножко соображения в головы этим чудесным дамочкам. Эта обезьяна… – Камбр носком сапога пнул коленопреклоненного переводчика. – Эта обезьяна болтает вздор и превращает в чепуху все, что я говорю!
Камбр знал, что Шредер много лет прожил на Востоке и что арабский – один из тех языков, на котором он говорил свободно.