— Что за женщина, кто она? — обратился к начальнику КГБ Кучий.
— Буфетчица на автовокзале, живет на кладбище, в бывшей сторожке. Мы напали на ее след буквально днями. Во время оккупации, пребывая в отрядах УПА, Павел Жилюк некоторое время жил с ней в Копани.
— Они зарегистрированы?
— Нет, в том-то и дело.
— Арестовали? — спросил Кучий.
— Нет. Так лучше для дела. Да и… беременна.
Степан вспомнил: действительно, недавно у него была женщина, беременная, просила помочь с жильем…
— Что скажете, товарищ Жилюк? — сухо спросил Кучий.
Степан стоял, пальцы его мелко дрожали.
— Не знаю никакой жены брата. И вообще, товарищи члены бюро… Мало ли какие посетители у меня бывают… Так что же из этого?
— Вам она не открылась?
Вопрос принадлежал, кажется, Мосейчуку. Жилюк повернулся к нему, сказал:
— Вы что же, допускаете, что…
— Подождите, Степан Андронович, — резко встал Кучий. — Вопрос будем считать неподготовленным. Думаю, товарищу Жилюку нет оснований для амбиции, заявление его необдуманное. Мы здесь все свои, говорить должны откровенно. Тем более что некоторые факты, касаются они Жилюка или не касаются, вынуждают нас к таким разговорам. Малец — работник молодой, мы ему помогаем, но и более опытный не мог бы, не должен проходить мимо таких фактов. Согласны, товарищи?
Наступило молчание.
— А как же с заявлением? — спросил Моцак.
— Заявление Степан Андронович может забрать. — Кучий положил перед Жилюком бумажку. — Думаю, сейчас это будет самым правильным.
Мирослава лихорадочно искала выхода из тупика, в который неумолимо все эти годы загоняла ее и в конце концов загнала жизнь. От Павла не было никаких вестей. Черная неизвестность покрыла его последний путь. Слышала об убийстве на хуторе, догадывалась, чьих рук это дело, и больно сжималось сердце. Неужели мало ему, неужели разум его затмился окончательно?..
Ведь клялся. Во имя всего, что между ними было, во имя… Однако она не смеет связывать это с прежним. Это новое — ее, оно не имеет никакого отношения к прошлому. Она оградит его от всего злого и ненадежного, что так настойчиво врывается в ее жизнь. Она — мать.
А может… может, пока не поздно… Иначе как ему придется жить? Безотцовщина… Но — нет! Нет! Нет!.. Уберечь его, уберечь от всего зловещего, пустить на свет человеком — это ее долг. Ради и во имя, ныне и до последнего дыхания.
Мирослава бродила по городу, часто невольно сворачивала в переулок, где раньше было кафе, и где они впервые встретились. Влекло ее сюда, будто снова должна была увидеть Павла, который не раз и не два проходил по этой тропинке.