Тот выпрямился, дал арапником сдачи, затолкал женщину назад в сени и закрыл двери, схватил мешок за углы, мотнул туда-сюда. Душистое, отвеянное, — на семена, видно, — зерно рассыпалось по траве, на навоз, под хлев…
— Люди добрые! — выбежала снова жена Судника, уже с детьми. — Спасите!
А управляющий тем временем вскочил на коня, помчался дальше.
…Катря Гривнячиха выносила телушке пойло, когда ко двору подлетел Карбовский.
— Ты почему не в поле? — гаркнул он на всю улицу.
— А разве кто пошел? — остолбенела от его крика Катря.
— А тебе, стерва, кого еще надо? За телушкой так вскачь бежала, а теперь спрашиваешь?
— Да ни за чем я не бегала, грех такое говорить! Вы же знаете…
— Так она сама к тебе прибежала?
Он спешился.
— Почему не приходила? — дышал ей чуть не в самое лицо водочным перегаром.
Катря поставила ведерко, опустила глаза. Руки дрожали, как тогда, в поле, в зеленом жите.
— Или, думаешь, я забыл? Дал телушку и забыл… Так?!
— Если дали, то и заберите. Нечего меня попрекать. Я не просила. — И заплакала, зашмыгала носом.
— А ты думала как? Задаром! Почему молчала?
— Потому что ничего не знаю… Не знаю! — повысила она голос. — Отцепитесь вы от меня!
У старых, покосившихся ворот остановилась пароконная подвода. На ней уже лежал десяток мешков, поверх которых сидел полицейский.
— Есть что-нибудь? — крикнул ездовой.
— Подожди, — ответил управляющий.
— И так едва утекли, — ответил подводчик. — Вон уже бегут.
— Телушку забрать! Эй, ты! — крикнул управляющий полицейскому. — Иди телушку возьми! — И Катре: — Выводи! Нечего тут… Я с тобой еще поговорю! Мать твою… — Ударил ногой ведерко, пойло вылилось, задымилось на солнце. — Быстрее выводи!
Непослушными пальцами Катря отвязала налыгач. Телушка терлась об нее, лизала руки, мычала тихонько, жалобно — просила пить…
— Иди, Белянка, иди, — тащила Катря за повод.
А телушка упиралась, крутила головой.
Выскочили дети:
— Мама, куда вы ее?
— Ну же, Белянка… — плакала Катря.
Подошел полицейский. Ухватил налыгач, дернул. Телушка уперлась ногами — и ни с места. Полицейский заходил сбоку, бил телушку носками в бок, тащил. А по улице уже приближалась шумная толпа…
— Скорей! — кричал ездовой.
Полицейский кое-как дотянул телушку до воза, привязал за полудрабок, и воз рванулся дальше.
— Катря? Чего же ты стоишь? — подбежали женщины. — Телушку забрали, а она молчит!
— Кто дал, тот и взял, — печально сказала Катря и, обняв детей, заплакала.
Село разбушевалось. Носились управляющий и полицейские, выгоняли в поле, забирали только что намолоченное зерно, чтобы вернуть графские убытки.