— Пускай знают: мы не лентяи какие-нибудь, не дадим погибнуть хлебу! — говорил Жилюк. — Соберем весь как есть, а тогда и разделим между беднотой, и графу выделим — почему же нет?
— Кабы он о тебе так пекся, Андрон, как ты о нем! — перечили другие.
— Э! Что об этом говорить? Мне он не меньше вашего въелся в печенки, да если уж так, видите, сидит, не бежит, то и ему есть что-то надо.
А Чарнецкий на самом деле наседкой сидел в своем доме. Никуда не выходил, никого не принимал.
— Может, он там уже и дуба дал? — сказал кто-то.
— Жди! Скорей сам дуба дашь.
Дед Миллион придерживался той же мысли.
— Сидит, — рассказывал он любопытным, — словно паук, залез и сидит. Видно, ждет чего-то.
— А чего же? Панское да графское никогда не пропадет. Чего ему бежать? Ждет, наверно, войско. В других селах, говорят, уже пришли. Будто бы маневры проводят, а на самом деле против нас и таких, как мы, посланы.
Слухи о карателях все настойчивее осаждали глушан. Радовались своей неожиданной воле, а в душе словно червяк точил: «Чем же все это кончится? Не может же так оставаться». В тревоге рассчитывали не дни — часы, со страхом поглядывали на дорогу, по которой рано или поздно, а придет на них управа. Правда, Гураль, который после всего стал как бы старостой, предупреждал на сходе, чтобы были готовы к защите, но как и чем защищаться, если уж придется? Есть ли у них оружие? Или войско? А с голыми руками не полезешь против штыка. Говорят, тот же Гураль с Хоминым что-то там мозгуют. Что ж, может, и помогут? Но ведь и у них оружия мало. Ну, на день хватит, на два… на неделю от силы, а там?
То-то! Потому и не спешит Чарнецкий — знает: никуда от него не денутся. А что зерно разберут, не беда: за один мешок два возьмет. Шкуру сдерет. До седьмого пота заставит работать, чтобы только вернули ему убытки.
Село терзала тревога. Некоторые из селян поддались ей чрезмерно. На что уж Катря Гривнячиха, а и та привела обратно возвращенную партизанами телушку.
— Не хочу грех брать на душу, — сказала она.
— От управляющего-то взяла, — уколол ее старый Жилюк.
— Да разве я что, кум? — отпиралась Катря. — Но видите, кто знает, как оно еще повернется. А ты уже нынче дрожи.
— Гляди-ка! Кто гадает, тот теряет.
— А разве нам привыкать?
Катря и разговаривать больше не стала. Привязала телку, ушла.
— Вот бесово зелье! — выругался вслед Андрон. — Никак ему не угодишь.
На третий день в поле не вышел добрый десяток косарей и вязальщиц.
— На кой черт такая работа? — отказывались они. — Все равно нам не достанется. Граф хоть по три злотых давал, а так, выходит, задаром. А жолнеры придут, еще и шомполов всыпят.