Соколов любил ходить быстро. Он получал наслаждение от упругого летящего движения, от того, что кровь бежит быстрей по телу, что грудь свободно дышит, а мысли работают ясно и четко.
Он шагал к отцовскому порогу, а сам напряженно думал лишь об одном: какую казнь придумать Калугину? Как расправиться с негодяем, который не только покусился на него самого, но и торгует Родиной? Какую казнь придумать?
Вслух произнес:
— Я и свою обиду не снес бы, а уж за великую Отчизну с этого беса рогатого взыщу как положено!
Сыщик свернул с Невского на Садовую. За высоким забором мирно спал отцовский дом, в окнах давно погас свет. Ворота и калитка были закрыты изнутри. Соколов не стал тревожить прислугу, а привычно через соседний двор проник к задней стороне высокой кованой ограды. Он вскарабкался по молодому дубку, перемахнул через острые, словно пики, наконечники и, повиснув на руках, спрыгнул на землю.
Тут же с глухим рычанием на него бросился громадный пес — немецкая овчарка по кличке Рик, в 1904 году подаренная ему великим князем Сергеем Александровичем.
— Ты что, дурачок? — рассмеялся Соколов.
Рик узнал хозяина, с ласковым визгом стал ластиться к нему, отчаянно виляя громадным лохматым хвостом. Соколов почесал Рика за ухом и вошел в черный вход, каким пользовалась прислуга и который далеко не всегда закрывали на ночь. Незапертым оказался он и теперь.
В доме все спали.
Соколов с замиранием сердца шел мимо мебели, картин, громадной золоченой, с хрусталиками люстры, висевшей возле мраморной лестницы с завитушками на перилах, с выбитым куском поручня, который собирались чинить еще тогда, когда была жива матушка, а сам Аполлинарий еще не ходил в гимназию. Но более всего волновал легкий, приятный запах родного жилища, запах, который наполнял весь дом, и который он помнил с самого рождения, и который теперь вызывал самые умильные чувства.
Соколов прошел в комнату старого слуги Семена, родившегося в графской семье еще в крепостном звании, очень скучавшего по «правильным временам», ворчавшего на нынешнюю распущенность слуг и предвещавшего самые страшные времена. В давно минувшие годы Семен по приказу господ с усердием проводил экзекуции дворовых. И сам экзекутор, и наказуемые твердо верили: наказание розгами благодетельно действует на исправление человеческой породы. С той блаженной поры Семен сохранил святую веру в целебные свойства розги, плети, кнута.