Семен, в свете лампадки увидавший молодого графа, быстро сел на кровать, таращась на вошедшего и словно не веря, что видит его наяву. Потом поднялся на ноги, бросился обнимать своего любимца:
— Слава тебе господи! Наконец-то, наконец-то, Аполлинарий Николаевич! Право, заждались. Сирприз вы новогодний, право. То-то ваш батюшка обрадуется. Все газеты смотрит, не написали ли еще чего об вас. Вот, право, сирприз…
Старик недавно услыхал где-то это новое слово и теперь с энтузиазмом употреблял его, считая очень умным и красивым.
— Прикажи, Семен, чтобы приготовили все к душу и застлали постель!
Старик, натягивая сильно заношенные порты, суетился:
— Сейчас горничной Клавке прикажу, все свежее застелит. На прошлой неделе вернулась домой за полночь.
— Безобразие! — с иронией отозвался Соколов. Семен со страстью подхватил:
— Вот и я говорю ей: «Как посмела, бесстыжая рожа, делать безобразный сирприз?» А она мне, дескать, у тетки была. Ну, я ей по толстой заднице солдатским ремнем пряников навешал — не болтайся по ночам, не болтайся! Запомнит, гулена.
Соколов укоризненно покачал головой:
— Семен, ведь крепостное право отменили более полувека назад. Ты уголовное наказание можешь понести за свои «пряники».
Семен иронично протянул:
— Ну конечно! Безобразить можно, а поправить человека — наказание. — Вздохнул. — Теперь развороту прежнего нет, старый барин тоже бранит меня, дескать, руки не распускай. А как Клавку не отходить, коли она за полночь где-то болтается? Поучил для ее же, глупой дуры, благоденствия. Сама на другой день принесла мне конфет и кланялась за воспитание. Это уже сирприз! Я в задние ворота вогнал ей ума, сразу в голове просвет получился. Ужинать желаете?
— Нет, Фоку не буди.
Семен махнул рукой:
— Все пьянствует Фока, надо бы его выпороть и нового повара брать!
— Отец лучше нашего знает!
— Вестимо, старый барин знает, а я так, по простоте вякнул.
Семен стал рассказывать про домашних людей. Одних Семен одобрял, других — этих было больше — порицал:
— Не народ, а сплошные дурные сирпризы.
Неожиданно похвалил вечного антагониста псаря Анисима:
— Удивление прямо! То был безобразник безобразником, выпивал, домой поздно возвращался, а теперя трезвый и навроде жениха. Человека, можно сказать, подменили. Ведет себя смирно, по дому мне помогает — чего скажу. — И с удивлением повторил: — Неверуятно, даже выпивать перестал.
* * *
Анисим тоже был из старой семейной гвардии, с юных лет служил на псарне, знал все породы собак на свете и их нравы.
Старый граф некогда был заядлым охотником, содержал своры гончих и бездельников псарей. И хотя ныне не охотился, и свор больше не осталось, и псари все вывелись, но Анисим оставался в штате — на всякий случай.