«Вы, — говорю, — ребята не слабые, но вам до наших далеко! Скажем, Железный Самсон или вот „малютка” Людвиг Чаплинский, тут вашему Дмитриеву-Морро делать нечего, побьют они его».
«Да что ты все про других — про себя скажи, на что ты годен?» — со смехом говорил иной раз Кистер.
«Пожалуйста, — отвечаю. — Когда у вас соревнования? На той неделе в субботу? Очень хорошо! Как раз буду в Москве».
В субботу участвую в соревнованиях — срам! В поднятии тяжестей плетусь в хвосте, а в борьбе и вовсе последнее место.
«Хвастливого с богатым не сравнишь!» — смеются мои соперники.
Дело в том, что переезды мало содействовали регулярным тренировкам, а про соблюдение режима и вообще говорить не приходилось, день перемешался с ночью. Так тяжко стало, что хотел бросить спорт!
Но преодолел себя, начал и на стоянках заниматься с гирями. Пассажиры собирались на мои тренировки глазеть. Пусть смотрят, за показ деньги не просим, со зрителями даже вроде азартней!
Улучшил я свои результаты. В 1899 году — сенсация! Словно враз я стал непобедимым. Газеты захлебнулись в восторге. Я выиграл почти все самые крупные состязания.
Побеждал дважды в состязаниях Велосипедно-атлетического общества, причем взял главный приз его императорского высочества великого князя Николая Николаевича — тут все сильнейшие гиревики были представлены. Затем выиграл Третий приз на Всероссийском чемпионате. Газеты без конца продолжали печатать мои портреты, меня узнавали на улице — «чемпион идет!».
Все это льстило самолюбию.
«Пора тебе, брат, от парового котла на артистическую дорогу переходить», — говорили мне и барон Кистер, и Ваня Лебедев, и доктор Краевский.
Очень мне жалко было бросать паровоз, да и бригада у меня подобралась отличная — но что делать? Совмещать рейсы с регулярными тренировками нет возможности, а молодость ведь быстро промелькнет! Но жребий был брошен… Уволился я с Николаевской железной дороги. Для начала следовало выбрать псевдоним — такова традиция, да подыскать место работы. Недолго размышляя я назвал себя Россовым — это дань привязанности к русской поэзии. Мои любимые строки — державинское: «Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс…»
Для начала я поступил на работу в сад Рейтера в Озерках, а затем переехал в известную «Аркадию» в Петербурге. Жалованье мне положили не ахти какое, да и мой репертуар был довольно скромным. Как и мои собратья по призванию, я выжимал «бульдоги», толкал и вырывал штангу, жонглировал гирями. Гвоздем программы, привлекавшим зрителей, был трюк «качели». Кто из вас был на моих представлениях, знает, что это такое: я держу на себе качели, на которых раскачиваются десять — двенадцать человек из публики. Трюк не из легких, когда особенно взгромоздятся на качели шестипуловые дяди Вавилы да начнут резвиться — пропади они пропадом… Но что делать, сам выбрал себе такую работу!