Увидав, что борьба у меня идет туго, я налег на тренировки с гирями. Занимался пять-шесть дней в неделю. Пошло недурно, особенно вырывание одной и двумя руками.
— Но, господин Шемякин, таким интенсивным занятиям не была ли помехой ваша служба на заводе?
Шемякин улыбнулся:
— Что греха таить — было не сладко! Уставал так, что моему брату, с которым мы жили вместе, порой стоило немалых усилий поднимать меня по утрам: и тормошил, и холодной водой из ведра окачивал. Впрочем, водные процедуры я очень любил. Ходил на Неву плавать — восемь-девять месяцев в году. Бывало, уже река слоем льда покроется, а я вместе с другими энтузиастами — таких в Петербурге всегда было немало — расчистим большую прорубь, разогреемся в теплой одежде на берегу — тепленькими! — бултых в ледяную купель. Знатно, словно в котел с кипятком попал — так все тело обдаст. Выскочишь на мостки — специально их соорудили, быстро-быстро махровым полотенцем разотрешься и вновь — в теплую одежду. Самочувствие прекрасное, никогда никакая лихоманка не брала.
Но я, простите, отвлекся от вашего вопроса. Наступил лень, когда я перешел служить на Николаевскую железную дорогу. Для начала — простым рабочим в вагонных мастерских. Начальство заметило мою сметку и исполнительность, перевело на хорошо оплачиваемую должность — проводником.
Работа легкая, в постоянном общении с людьми — мне это очень нравится. Это большая радость — общение с различными людьми — от простого крестьянина до важного генерала. У меня со всяким разговор получается.
Я еще не сказал вам о том, что постоянно учился. Ворохами приобретал книги для самообразования, читал художественную литературу, прямо-таки был потрясен «Преступлением и наказанием» Федора Достоевского. Раз пять перечитывал, многие страницы помню почти наизусть — память у меня цепкая.
Мне удалось сдать нелегкий экзамен на право ухода за паровыми котлами, и я стал старшим истопником парового отделения. Эта должность была почетной и довольно высокооплачиваемой. С материальной нуждой было покончено. И работа мне пришлась весьма по душе. Я теперь жил на колесах. Наш пассажирский состав холил по линии Петербург — Москва. Наблюдаешь между делом за природой в окошке, дышишь воздухом, напоенным ароматом лугов и трав, — и так хорошо на душе делается!
Едва прибывал наш состав в Белокаменную, как я, сдав вахту, спешил на арену барона Кистера. Здесь проводил тренировки, которые своей азартностью больше походили на состязания. В то время в Москве была пора расцвета тяжелой атлетики — многие имена гремели! Москвичи все резались на рекордах с петербуржцами. Бывало, приду на арену к Кистеру и начинаю дразнить москвичей: