— Отто, ты меня не узнаешь? На Париж в одном полку наступали…
Отто растерянно отвечал:
— Голос знакомый, да разве в темноте разглядишь. Это ты, Альфред?
— Ну наконец-то, наконец-то узнал!
— Да ты каким-то длинным стал. Когда ты прибыл?
— Только что. Иду для представления в штаб.
— Долго ждать будешь, там только что совещание началось. Из Берлина сам фон Лауниц прибыл, а с ним еще какой-то берлинский генерал-старикашка.
— Фон Лауниц? Не может быть! — изобразил изумление Соколов. — Мы с ним старинные знакомые.
— Будет шутить! Ты не можешь быть приятелем столь важной персоны… Это большая птица, с ним охраны — целый взвод.
Соколов, словно забывшись, вновь громко расхохотался:
— Да, ты, Отто, прав! Я гораздо ближе знаком с его красавицей супругой Верой фон Лауниц. Замечательная женщина! Ну да ладно. Лучше взгляните, что я нашел на дороге — золотые часы. Не вы, друзья, их потеряли?
— Покажи, покажи…
Соколов протянул руку, немцы с любопытством склонились. Соколов вдруг сграбастал их за шкирки и со страшной силой стукнул головами. Что-то хрястнуло в немецких черепах, и они замертво свалились на землю.
Шлапак быстрыми, привычными движениями обшарил карманы, вынул солдатские книжки, письма, фото, какие-то ключи и записки. Затем оба тела оттащили от дороги.
Соколов приказал:
— Вперед!
До штаба оставалось не более полсотни саженей.
Возле штабных дверей, под навесом на толстенном бревне, с ружьем, поставленным между колен, сидел молоденький немец в очках — постовой. В трех шагах от входа ярко горел костер, освещая окружающее пространство, — мышка не проскользнет!
Архитектура штаба была проста. Со стороны реки был устроен двойной накат из толстых бревен, засыпанных для маскировки слоем земли. Торцовые стены были глухими. Зато со стороны главного фасада, который охранял очкарик, кроме двери, было небольшое зарешеченное окно.
Мы говорим об этих мелочах, поскольку они оказались для операции важными.
Но пока позволим себе о человеке с ружьем. Его фамилия была Раух, и по мирной профессии он был фармацевтом, вместе с отцом содержал аптеку в славном и древнем Кёнигсберге. От рождения очкарик был неудачником, все шишки валились на него.
Но однажды очкарику сказочно повезло — на новогоднем балу в ратуше он танцевал с дочерью самого бургомистра, которая после вальса «Порхающие бабочки» вдруг воспылала к несчастному Рауху страстью. Они встречались тайком целых две недели. И Анхен, девица, как все немки, практичная, сказала: «Мой Роберт, иди срочно к папе, проси моей руки! Я люблю тебя одного».