Актерские способности младшего унтер-офицера были замечательными. Ему бы к Станиславскому. Но на Соколова эта театральщина впечатления не произвела.
* * *
Сделаем маленькое отступление. Тюремную наседку практически всегда разоблачить легко. Надо знать лишь некоторые признаки.
Подсаженный агент поначалу не задает никаких вопросов по существу дела. Его первая цель — войти в доверие. Он сочувствует товарищу по несчастью, ругает следователей, говорит о беззаконии. Через день-два он начинает прощупывать сокамерника: задает разного рода вопросы, не относящиеся к следствию. Его цель — разговорить собеседника. Наседку (если в камере нет микрофонов) часто вызывают к следователю. Нередко он тут получает хороший обед. И, вернувшись в камеру, отказывается от еды, ссылаясь на то, что ему «аппетит испортили».
Впрочем, есть десятки мелких признаков, по которым наседку всегда легко раскусить. Но показывать виду не следует. Наседку следует использовать в своих целях, сообщая ему ту информацию, в которой хотелось бы убедить следователя. Гений сыска знал все это до тонкостей.
* * *
Соколов если и сомневался в добросовестности Фотия, то после его последних фраз и завываний понял: «Сейчас этот тип предложит устроить побег!»
И точно, минули полчаса, Фотий выпил кружку рислинга и снова застонал, ухватился за голову, запричитал:
— Что я наделал? Теперь нас обоих повесят! — Он вдруг остановился возле окошка под потолком, стал приглядываться к нему, словно только что разглядел. Вдруг схватил табуретку, стоявшую возле стола, просительно сказал: — Позвольте на вашу кровать поставить?
Соколов глядел на него с любопытством, иронически усмехнулся:
— Ставь, подлый предатель!
Фотий поднялся на табуретку, натужился, закряхтел, потряс толстую решетку. Вместе с оконной коробкой она ходуном заходила. Весело оглянулся, шепнул:
— Сейчас решетка соскочит. Рвем когти? Кругом тишина, караула нет.
— Не врешь?
— Век свободы не видать! Сдохнуть мне на этом месте.
Соколов усмехнулся: «Вот оно что, вот для чего меня таскали на допрос! Немцам коробку оконную надо было ослабить, дабы этот негодяй меня подбил на побег! Нет, не для того я с большими трудами пробрался в логово врага, чтобы теперь поддаться на эту дешевую приманку».
Фотий спрыгнул на пол, шепотом повторил:
— Ну, бежим? Путь открыт!
Соколов округлил глаза, сделал испуганный вид:
— А если немцы рассердятся?
Фотий беззаботно махнул рукой:
— Да черт с ними, пусть сердятся! Никто мне указывать не может! — Перешел на доверительное «ты». — Соображай: не убежим, так в петле болтаться. Чего хорошего? Речку переплывем, а там — свои. Скажем, что нас немцы в плен брали, а мы сбегли от них, ась?