Соколов сухо отвечал:
— Не могу знать.
— А я знаю. — Антуан снова зашелся в хриплом хохоте, сплюнул на пол и словно нечто самое забавное сообщил: — Он отдирал верхнюю часть черепа, э-хе-хе-хе! — Протянул руку к Соколову. — Давай покажу, это вот тут. Каков сукин сын, а! Ведь это придумать надо. Из черепа он пил дорогие вина сам и угощал своих подружек, шлюх с блошиного рынка. Вот такой дегустатор!
Но пришел печальный дождливый день, и славного парня Черного Жака притащили на помост, дали испить чарку. После этого Жак положил голову на гильотину, и — чик! — в голосе рассказчика послышались слезы, — голова замечательного разбойника скатилась в корзину. Тогдашний хозяин «Кабаре убийц» (так некогда назывался наш «Кролик»!) купил у палача голову Жака, приказал ее выварить и потом навечно поместил сюда череп самого разбойника. — И Антуан щелкнул пальцем по лбу Жака. — Ну, друг, давай гулять, — сделал широкий жест рукой, зачем-то низко присел и едва не грохнулся на пол.
На длинной скамье, стоявшей у деревянного стола, в самых живописных позах развалились с десяток странных, обросших волосом молодых людей с румяными от пьянства лицами, в бархатных куртках, в беретах. У некоторых из них на коленях сидели девицы, с которыми они целовались. Личности были изрядно пьяны, курили вонючие папиросы, говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Кто-то горланил студенческую песню.
Появись в этом вертепе Соколов голым, то и тогда никто не обратил бы на него внимания. Соколов подумал: «Париж этим любопытен, что тут никто не обращает друг на друга внимания».
Антуан с презрительной улыбкой произнес:
— Этих оборванцев надо бы на войну отправить, сразу бы поумнели! Идем ко мне. — Он взял с полки бутылку какого-то вина, крикнул буфетчику: — Ив, запиши! Сегодня расплачусь с тобой. Сегодня я стану богачом, всех угощу, — и увлек Соколова в маленькую каморку, в которой стояла узкая койка, похожая на походную солдатскую кровать, этажерка, а в стене было прорезано крошечное оконное отверстие.
Соколов, упираясь головой в потолок, оглянулся, ища место, на которое можно было бы опуститься.
Антуан поймал этот взгляд и сказал:
— Садись на кровать, стул сюда не помещается. Меньше моей каморки бывает лишь гроб, зато тут, как в могиле, — тишина и покой.
Он разлил по бокалам красное божеле, медленно, с наслаждением выпил, вопросительно глядя на гостя.
— Говори, друг, зачем тебя ко мне занесло?
— Слушай, Антуан, внимательней, дело серьезное…
Лицо Антуана тут же переменилось, он словно протрезвел, слушал сосредоточенно, согласно кивая головой. Иногда подавал реплики, вполне толковые. Наконец, почесал в ухе и спросил: