Секретный агент S-25, или Обреченная любовь (Лавров) - страница 38

Горький, верный привычке, пил дорогие красные вина из Франции, угощал Веру Аркадьевну, поднимал бокал.

— Природа столь хитро создала женщин, что нет возможности не попасть в их плен — сладкий, дурманящий. Но и любят они бешено, самозабвенно, до исступления. — Прикрыл веки. — Боже, что за существа удивительные… Много несуразного и глупого делаем ради женщин. Вера, позвольте поднять бокал за вас — прекрасную представительницу лучшей половины рода человеческого.

Выпили.

Горький продолжал:

— Впрочем, люди вообще существа несуразные. Вчера поздним вечером вернулся в «Асторию». Пустынно, постояльцы, стало быть, спят. Поднялся я на второй этаж, гляжу: известный ученый, преподаватель Московского университета, меня не замечая, идет по коридору, пританцовывая, ногами кренделя выделывает. Или вот гостил когда-то у Чехова в Ялте. Утро раннее, все еще в подушки сопят, а я вышел на крыльцо. Смотрю, что такое? Антон Павлович ловит шляпой солнечного зайчика. Поймав, пытается оного вместе со шляпой на голову надеть. И очень сердился, что не получается. Умора!

— Это к чему разговор клоните? — спросил Соколов.

— А к тому, что люди — с большими отклонениями в мозгах. Вот, к примеру, кому нужна нынешняя война? Кому принесет пользу? Да никому! Понимаете, оторвали молодых хороших мужиков от дома, от жен, посадили в окопы, научили убивать. Ожесточатся они, больными душой вернутся в семьи. И не работники, и не отцы будут — хлам человеческий, да и только. Доложу вам, голубчики, — в бездну глубокую катимся.

Вера Аркадьевна усмехнулась:

— Что-то мрачно смотрите на мир, Алексей Максимович!

Горький решительно отозвался:

— Мрачно? Конечно! А как по-другому? Чувствую тревогу и мучительный стыд за Русь, за русского головотяпа, который в трудный день жизни непременно ищет врага своего где-то вне себя, а искать его надо в бездне собственной глупости. У русского вообще все виноваты, особенно евреи. — Горький откашлялся и с вдохновением продолжал: — Я убежден, я знаю, что в массе своей евреи — к изумлению моему — обнаруживают любви к России больше, чем многие русские. Да-с! Слишком много на Руси несуразных людей, а война их число увеличит. Еду в поезде, на станции Волхов влез в вагон солдат. На груди — Георгий. У нас в купе уже сидело шесть человек. Он внимательно осмотрел нас, сосчитал: «Шестеро, правильно! Однако герою место следует предоставить!» — и растолкал коленом пассажиров, втиснулся на скамейку. Разговор возник. Солдат всячески войну расхваливает: от нее, дескать, оживление жизни и во все стороны свободный ход. Про себя солдат говорит: «Очень удивляюсь подвигу моему. Мне от Бога утешение — меткий глаз и верная рука. Сижу в окопчике и в перископ за немцами наблюдаю. Зрю — вражеская фигура, прицеливаюсь из винтовки, щелк — готов еще один. Прямо сознаюсь: я немцев столько укокошил, сколько иной охотник за всю жизнь зайцев не настрелял. Один раз в день я восемь штук уложил. Так-то! Война — это очень полезно!» Герой с чувством собственного достоинства сплюнул на пол, глаза у него глядели спокойно и уверенно.