Шатуновский наклонился, поднял карту. Соколов ухватил за грудки Фрязева:
— А ну, сукин сын, верни товарищу деньги!
Фрязев скривил физиономию:
— Языком мели, а руками не разводи! Я не с тобой, разжалованный, играю, ты и не лезь.
Соколов заглянул в глаза Фрязева:
— Что ж, унтер, ты и впрямь шулер первой руки! Последний раз говорю: отдай чужие деньги. Не испытывай мое терпение…
Скрипнули тормоза — раз, другой. Поезд перед поворотом начал сбавлять ход.
Бочкарев бросился между спорщиками. Он желал отвлечь от скандала, произнес:
— Смоленск скоро. Бывали в нем? Большой город, старинный…
Шатуновский добавил:
— Смоленск — древнейший русский город, лет на триста старше Москвы. Успенский собор — красавец, на высокой горе стоит. Подымешься — дух замрет, весь город лежит перед тобой как на ладони.
Факторович печально качнул курчавой головой.
— То, что говорите вы, как человек ученый, конечно, очень интересно. Но уверяю вам, этого никто понять не в состоянии. Вы видели, кто понимает, что такое триста лет? Я уже совсем не говорю об тысячу лет. Вы спросите меня: «Факторович, когда ты последний раз спал со своей Ривой?» И я вам отвечу: я спал в одной постели со своею Ривой каких-то несчастных три недели назад. И тогда даже не знал, что я самый счастливый человек на свете. — Глубоко вздохнул. — Зато теперь на моей душе полное впечатление, что это было триста лет назад. Или даже вовсе не было, просто все приснилось. Но самое нехорошее, что могут убить. Я читал в «Ниве», что у немцев очень большие пушки, называются «Берта». Эта «Берта», пусть ее разорвет, стреляет очень далеко — на пятнадцать верст. Вы только себе представьте: вы спокойно пьете чай, кругом тишина и никакого фронта.
И вот вам с неба на голову падает сюрприз — целый снаряд. Очень жаль, но вы даже не успеете ни о чем плохом подумать, как от вас останется одна мелкая крошка.
Проводник появился в проходе, громко крикнул:
— Стоянка в Смоленске два часа! На станции — кипяток, буфет, ресторан.
— Если в тупик не поставят! — предположил солдат с оспинами. — Коли повезет, так и неделю на путях погужу емся.
— Все лучше, чем в окопе гнить, — тряхнул головой Фрязев. Подмигнул Соколову: — Так, разжалованный? — Фрязев решил: надо тянуть время до прибытия в Смоленск, а там надо забраться в другой вагон, авось не ссадят.
Соколов, понимая, что скандал ему совершенно не нужен, сдерживал свою порывистую натуру и поэтому довольно миролюбиво, но твердо еще раз повторил:
— Верни солдату деньги! Ведь ты его обобрал.
Фрязев нагло ощерился:
— Дураков учить надо! — Показал Соколову фигу: — Вот тебе, а не деньги!