Соколов гневно раздул ноздри, тихо произнес:
— То-то со мной играть отказался, потому что твои шулерские приемы насквозь вижу.
— Перестаньте спорить! — волновался Бочкарев.
Фрязев совершенно окрысился:
— Чего привязался, телеграфный столб! Морду набью, узнаешь.
Соколов решил: «Малость поучить наглеца сам Бог велел!»
Он поднялся с дивана, выпрямился во весь рост. Бочкарев встал между спорщиками:
— Хватит, уймитесь!
Соколов потянулся к обидчику. Бочкарев уцепился за руку Соколова:
— Оставьте его, Аполлинарий Николаевич. Ну кто Факторовича заставлял? Он сам виноват…
Водка уже вовсю действовала на Фрязева. Ему хотелось драки. Он резво боднул Соколова головой в лицо — тюремный прием!
Соколов от гнева побледнел. Он забыл все мудрые наставления учителей из разведшколы. Опрокинув попавшегося на пути Бочкарева, рванул оконную раму вниз. Она с грохотом опустилась, в вагон ворвались клубы морозного воздуха. Богатырь схватил поперек талии Фотия и, к всеобщему ужасу, со страшной силой протолкнул в раскрытое окно.
Издав заячий крик, Фотий полетел в убегающую темноту ночи.
Все в ужасе замерли — такого еще никто не видел. Факторович выглянул в окно:
— По-ле-тел!
Финальная сцена произошла столь быстро, что свидетели расправы не сумели или не захотели вмешаться. Соколов как ни в чем не бывало оттеснил Бочкарева и закрыл окно:
— Дует, однако!
Шатуновский с ужасом посмотрел на Соколова:
— Что же теперь будет, а?
Соколов с поразительным спокойствием отвечал:
— А что должно быть? Ничего не будет.
— Да вы его, поди, убили? С откоса головой, шутка ли…
Бочкарев сказал:
— Останется живой! Снега глубокие, да и поезд притормаживает…
Факторович, смертельно перепугавшийся, робко предположил:
— Если, страшно говорить, головой не об рельсу.
Солдат с оспинами деловито стал рассуждать:
— Нет, об рельсу кумполом не должен. Тут как раз однопутный разъезд, а вот, скажем, угодить в телеграфный столб — это, конечно, неприятно.
Шатуновский решительно поднялся:
— Господа, вы как знаете, но нужно телеграфно сообщить, чтобы несчастного подобрали. Если он даже остался живым после падения, то обязательно замерзнет. Это наш гражданский долг — сказать начальнику поезда, да-с!
И, гневно сверкнув на Соколова стеклышками золотого пенсне, решительно направился в сторону штабного вагона.
Бочкарев молчал, лишь меланхолично покусывал кончик уса. Факторович вздохнул:
— Карты до добра не доводят. Когда я посватался за свою Риву, она мне сказала: «Лейба, я тебя обожаю, но если будешь играть на бегах или в карты, я вернусь к своей маме». И вот вам результат!