Другая, молодая, худощавая, с черными задумчивыми глазами и красивым лицом, подоткнув в порты домотканую юбку и соблазнительно наклонившись, мыла дощатые полы. При виде гостей она зарделась, торопливо оправила юбку и продолжила дело.
Третья, плотная, краснощекая баба, одетая в яркое цветастое платье, сидела на лавке, пряла пряжу и качала ногой детскую люльку.
Горница была с полатями, с длинным столом, с часами-кукушкой, с живописной картиной «Девятый вал» и с портретом какого-то бородатого купца времен Елизаветы Петровны. У стены стоял большой сундук, застланный пестрым одеялом. На отдельном столике — граммофон. Чисто вымытый пол был застлан домоткаными ковровыми дорожками, на которых катались пушистые рыжие котята.
Хозяин прогудел в нос:
— Нежданный гость лучше жданных двух. Обед подошел?
— Как же не подойти, уже пора! — отвечала хозяйка, молча кланяясь гостям. — И каша упревает…
В простенке между окнами были прибиты рамки с фотографиями. Соколов обратил внимание на одну: летчик лет двадцати пяти, в кожаной куртке с двумя рядами блестящих пуговиц, с лихо закрученными усами, в фуражке с лаковым козырьком, заломленной набок, с погонами старшего унтер-офицера и двумя Георгиями на груди высовывался из кабины аэроплана.
Соколов спросил:
— Этот герой твой сын, хозяин?
Мужик откашлялся, с гордостью произнес:
— Мы, Хребтовы, отчаянные. Гляди, вот сынок мой, Петр! Правильно говоришь, солдат, он герой. В небе высоко на аэроплане летает. Об ем в газетах печатали. Ну, солдат, если ты вникаешь, я тебе газету покажу. Его сам императорское высочество великий князь Александр Михайлович награждал. — Повернул голову, приказал востроглазой молодайке, закончившей мытье полов и прислушивавшейся к разговору: — Дай-ка, Матрена, газету!
Та, на ходу вытирая о юбку руки, мелкими шагами босых ног с толстыми пятками подошла к комоду, приподняла вязаное покрывало и, осторожно взяв затрепанную донельзя газету, протянула бородатому:
— Пожалуйте, батенька! — и вожделенно впилась взглядом в Соколова.
Старик Хребтов пояснил:
— Сноха моя, Матрена, жена Петруши, — повернул голову к молодайке, качавшей младенца. — Девки, ставьте на стол, обедать будем. — Обращаясь исключительно к Соколову, пояснил: — Это другая сноха — Фроська, за младшеньким, родила мальчика под Новый год. — Повернулся: — Слышь, Фрось, редьку потоньше порежь, маслом полей, а уксусом не надо, организм не воспринимает. — Опять к Соколову: — Всего у меня с бабкой трое сыновей.
Соколов поинтересовался:
— И где, хозяин, двое других сыновей?
Хребтов охотно отвечал: