— Господа солдаты! В доме беспокойно, шумно — ребятенок по ночам кричит. Гораздо тише в баньке, там как раз протоплено. С утра нынче бабы с детьми мылись, вот и вы, сердечные, косточки с устатку попарите. Спать ложитесь в раздевальне или в парильне на полках: пахнет березовым веником, квасом, истинно рай. Одеял, извиняйте, в доме лишних не держим. Шинельками своими прикроетесь. Вечером поужинаете, переночуете, а утром — с Богом, в путь! И за лошадок не тревожьтесь. Им овса уже в ясли задали…
Выпили по последней, по отходной. Соколов благодарил за вкусный обед, а Бочкарев протянул бородатому еще полтинник:
— За апетиктный обед наше сердечное подношение!
Хребтов с достоинством произнес:
— Премного благодарны! Ну пойдемте, провожу в баньку. Жбан с квасом с собой возьмите, пригодится. И этого, Брутмана, не забудьте… — ткнул пальцем в Факторовича.
Банька оказалась чистой, сухой и просторной. Хребтов радушно ворковал:
— Во-он, в печке-то, еще уголья тлеют. Мы на них сухих березовых поленцев подбросим. Ух, как вспыхнуло, что тебе порох! Вот ковш, вот бочка — на каменку бросайте. Да не стойте, раздевайтесь, радуйтесь жизни. С легким паром! — И он, плотно прикрыв за собой дверь, ушел.
Бочкарев и Факторович скинули одежду, скрылись в парилке, откуда доносились их веселые голоса и хлестанье веников.
У Соколова было тяжелое предчувствие. Ему хотелось сесть скорее в сани и гнать от этого слишком уютного места. Но куда денешь этих двоих? Соколов рассуждал: «Ради пользы дела их следует оставить, они — как гири на моих ногах. Завтра, пожалуй, пожму им руки, и пусть дальше идут без меня, ребятки большие».
Соколов перекрестился и быстро скинул одежду. «Дрейзе» подсунул под печь. Зато сапог, тот самый, в каблуке которого был спрятан бриллиант, бросил под лавку.
Хребтов-старший, человек бывалый и трезвый, был немало удивлен, увидав знакомых лошадок. Он понимал: Рытову без лошадей не прожить. Но Евсея, как любого человека, можно было прельстить большими деньгами. Однако когда солдаты назвали смехотворные по нынешним военным обстоятельствам деньги, за которые якобы Евсей продал лошадей, стало ясно: тут не все чисто, должно быть, лошадки ворованные.
Дело было в том, что сам Евсей заплатил за этих лошадей Хребтову сто восемьдесят один рубль. И это не было шибко дорого. В мирное время хорошего коня можно было купить за четвертной, а нынче лошадей призвали на войну. Так цены на них росли с каждым месяцем, а Бочкарев, видать, этого не знал. Вот почему он назвал совершенно глупую сумму, за которую нынче можно наити лишь одров, которых только и останется, как отдать на живодерню. Так что дело тут пахло воровством.