— Дело номер девять тысяч девятьсот двадцать пять. Еще что-нибудь есть?
— Все, — ответил Басыров.
— Как тебя зовут? — строго спросил караульный начальник.
— Сашка Матрос, — недовольно буркнул Саша.
— Проходи вперед!
Прощаясь, Басыров дружелюбно сказал:
— Спасибо, Матрос, спокойно доехал. До свидания.
— Прощай.
Саша стоял, опустив голову, исподлобья посматривая на ворота, которые закрылись за ним. Для него начиналась новая жизнь, жизнь не по его выбору...
Если спросить: к кому Петр Филиппович был более строгим, то пришлось бы ответить:
— К себе, прежде всего к себе.
Ровно в семь утра по призывному и веселому звону серебряного колокола, сигналу подъема для воспитанников и дежурных поднимался и начальник колонии. Так изо дня в день, зимой и летом, в любую погоду, при любом настроении. Если для колонистов делалось исключение из правил (по праздникам они поднимались на час позже), то Петр Филиппович Стасюк не делал этого для себя. Воспитатели, одни — гордясь, другие — чуточку усмехаясь, говорили между собой:
— Наш спартанец...
Сегодня, в воскресенье, Петр Филиппович, как и следовало ожидать, был на ногах с самого утра. И в девять часов, когда Ольга Васильевна вошла в его кабинет, она застала его уже за разбором деловых бумаг. Он, виновато улыбаясь, точно оправдываясь, проговорил:
— Утром лучше всего работается, никто не мешает... Здравствуйте...
Она только покачала головой:
— Вы мало спите, не отдыхаете.
Он что-то хотел возразить, однако она живо продолжила:
— Спартанская строгость в быту — излишество. Не надо ее поощрять. Зачем вы так сурово ограничиваете себя?
Петр Филиппович не стал возражать, только заметил:
— Я привык быть строгим к себе. Это помогает уважать себя и других. А как известно, привычка — вторая натура...
Ольга Васильевна шутливо махнула на него рукой.
— Ну, хватит, хватит... — и быстро заговорила о другом: — На пороге вашего кабинета я каждый раз содрогаюсь, никак не могу привыкнуть...
Он с улыбкой заметил:
— Меня страшитесь? Это нормально: если не уважать начальника, то надо хотя бы немного его бояться...
Она отмахнулась:
— Честное слово, словно в подземелье попадаешь... Как люди могли жить здесь, в этом каменном погребе? Не в пример вашему кабинету, наша школа — одна радость: сколько света, солнечного тепла...
— Опять начали хвалиться?
— Ладно, не буду, — улыбнулась она, — я ведь не за тем пришла. Хочу ребят сводить на берег, ледоход не сегодня-завтра кончится.
— Ну что же, сходите, сходите, — разрешил Стасюк. — Нет никакого основания лишать их этого удовольствия.