— Им понравится, — сказала она и шагнула было к дверям, однако, увидев на столе новую папку, с интересом спросила: — Новичок?
Петр Филиппович задумчиво ответил:
— Да.
Он встал, начал ходить по комнате, как всегда, когда он волновался.
— Каждое новое дело меня глубоко тревожит и волнует, — сказал он после паузы. — За каждой справкой, за каждым словом, написанным следователем или судьей, скрываются детали той семейной драмы, которая привела мальчика в нашу колонию. Да, да, только семейных драм... Общественных причин для появления сирот и беспризорных у нас нет, ибо с каждым годом повышается материальный уровень народа. Я предвижу тот день, когда нам, работникам колонии, придется переквалифицироваться для работы в обычных школах... У этого мальчика умерли родители, и вот подросток остался один, предоставленный самому себе. Маленький человек попал на улицу.
Ольга Васильевна потянулась за папкой. Она начала перелистывать находящиеся в ней бумаги. На одной из них внимание ее задержалось. Петр Филиппович подошел и, взглянув через ее плечо, прочел: «В трамвае №6 в городе Саратове, на углу Чапаевской и проспекта имени Кирова, задержан, как гастролер». И в уголочке синим карандашом крупно помечено: «Подписку о выезде из города в течение 24 часов не выполнил».
— Так человек начал свою самостоятельную жизнь, — проговорила Ольга Васильевна.— Так открыл первый лист книги своей жизни.
Сколько детей прошло через ее руки. Приходили грязные оборвыши, привыкшие к папиросам, вину, воровству, ругани, — страшно было их принимать. И, взглянув на них, ясно представляла обычных, хорошо воспитанных детей, опрятных, любопытных к учебе, готовых к верному служению Отчизне, — и душа педагога начинала тосковать по школе. Однако стоило вспомнить, как ее воспитанники уходили из колонии в техникумы, на заводы, даже в институты, и великая гордость за себя, за свой труд освещала теплым светом ее жизнь. И тогда педагог говорил: «Пусть будет трудно, пусть это потребует много бессонных ночей, огромной энергии, но буду стоять на своем посту и высоко нести знамя советской педагогики, верящей в силу воспитания».
Как бы продолжая свои мысли, Ольга Васильевна произнесла:
— Мы, педагоги, можем только наметить программу расцвета человеческой личности. А было бы интересно в самом начале узнать вершину этого расцвета, исполнение того хорошего, что намечается в человеке.
— Если я правильно понял вас, хотите пророчествовать об Александре Матросове, прибывшем вчера в нашу колонию? — улыбнулся Петр Филиппович. — Попробуйте, интересно знать, о какой вершине вы мечтаете для него.