Мир приключений, 1923 № 03 (Грин, Дойль) - страница 66

— Ни секунды больше, — ответил Ферлей.

— Если Ансельминг был прав, и эта сигара отправит меня на тот свет, все будут уверены, что я решил покончить с собой; не так ли?

— Не сомневаюсь.

— Вы — бесчувственная скотина! — проворчал Мидс, видимо колеблясь.

— Идея принадлежит вам. Откажитесь, если желаете.

— Нет, я не верю в эту чертовщину, — возразил Мидс, — следите по часам, я начинаю.

Я прижался лицом к стеклу, чтобы лучше видеть. Мидс сел в кресло, положил ноги на край стола и зажег спичку. Он отбросил спичку, откинулся на спинку кресла и медленно стал втягивать табачный дым.

У камина, за его спиной стоял Ферлей, держа в руке часы. Он был совершенно спокоен. Взгляд его скользил с циферблата часов на маленькое облако дыма, нависшее над головой его врага. Оба молчали.

Я дрожал до самых кончиков пальцев. Меня поражало, что в холодной крови этих бледных англичан может таиться такая дикая страсть. Кончик моего носа болел, — так сильно прижал я его к оконному стеклу. Ни один момент этой странной сцены не ускользнул от моего внимания.

Минуты через две правая рука курильщика бессильно опустилась на ручку кресла, а из ослабевших пальцев выскользнула сигара. Голова его откинулась на подушку. Покой и оцепенение смерти охватили его.

Ферлеи медленно приблизился к нему. Он был холоден, как лед, и вполне владел собой. Прежде всего он поднял с ковра тлеющую сигару, положил ее в пепельницу, и только после этого склонился над неподвижной фигурой, сидевшей в кресле.

Он коротко позвал его — Мидс!

Ответа не последовало. Он взял со стола маленькую электрическую лампу и направил ее яркий свет на лицо своего врага. Взглянув на него, он сильно побледнел, но сохранил тоже непреклонное, решительное выражение. Он поставил лампу на место, коснулся рукой лба неподвижного человека, и пощупал его пульс.

— Боже мой, все кончено; он умер! — услышал я его хриплый голос.

С минуту он стоял в оцепенении. Он восторжествовал над своим врагом, но я должен сказать, что не заметил в нем большой радости. Сначала я боялся, что он растеряется и ослабеет, он он оказался сильнее, чем я думал. Он потушил свечи в комнате и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.

Несколько минут я стоял неподвижно, прислушиваясь к малейшему шуму. Потом я открыл окно и влез в комнату. Как только я ступил на ковер; мне послышался глубокий вздох. Я не стал колебаться. Слева от меня, на стене между двумя картинами висели два ятагана с изогнутыми лезвиями, в золотой оправе. Из предосторожности я снял один из них и подкрался к креслу, где сидел человек, — погруженный в оцепенение. Аллаху угодно было разбудить его, и, хотя я двигался бесшумно, он инстинктивно почувствовал мою близость, издал слабый крик и схватил меня за руку.