И Анна повторила:
— Что вы собираетесь делать?
В тот момент, когда она произносила эти слова, ее глаза увлажнились, но только на мгновение, так что Мегрэ мог подумать, что ошибся.
— А вы?
Этот вопрос беспрестанно звучал в их устах, и было ясно, что и тот и другой боялись перейти к главной теме разговора.
— Как вы завели Жермену Пьедбёф к себе в комнату?.. Подождите, не отвечайте сразу!.. В тот вечер она сама пришла к вам, чтобы справиться о Жозефе и потребовать деньги на содержание ребенка… Ее приняла ваша мать… Вы тоже вошли в лавку… Вы уже знали, что сейчас убьете ее?
— Да!
Теперь в ней не заметно было ни волнения, ни паники. Ясный голос.
— С каких пор вы это знали?
— Приблизительно месяц.
И Мегрэ сел на край кровати, кровати одной из двух девушек, Анны и Марии, провел рукой по лбу, глядя на обои, на фоне которых выделялась фигура его собеседницы.
Теперь можно было подумать, что она гордится своим поступком. Она принимала на себя всю ответственность за него. Она заявила, что действовала преднамеренно.
— Вы так сильно любите своего брата?
Он знал это. И не только Анна его любила. Не потому ли, что старый Питерс давно уже ничего не значил для своих близких? Три женщины, мать и две сестры, одинаково обожали этого молодого человека.
Он не был красив. Худой, черты лица неправильные.
Его длинная фигура, большой нос, глаза, выражавшие усталость, внушали скуку.
И все-таки это было божество! И Маргарита также поклонялась ему, как божеству! Их всех словно охватила одна навязчивая идея, и можно было представить себе, как обе сестры, мать и кузина проводили послеполуденные часы в разговорах о нем.
— Я не хотела, чтобы он покончил с собой!
Тут Мегрэ чуть не обозлился. Он резко вскочил и стал шагать взад и вперед по комнате.
— Он это говорил?
— Если бы ему пришлось жениться на Жермене, он покончил бы с собой в день свадьбы…
Мегрэ не засмеялся, но резко пожал плечами. Он помнил о признаниях Жозефа, высказанных вчера вечером! Жозеф даже не знал, кого он собственно любит.
Жозеф, который почти так же боялся Маргариты, как и Жермены Пьедбёф.
Но чтобы подольститься к своим сестрам, чтобы сохранить их восхищение, он старался принять романтический вид.
— Его жизнь была разбита.
Черт побери! Все это очень хорошо укладывалось в рамки «Песни Сольвейг»:
Но ты ко мне вернешься,
Мой дорогой жених…
И они все поддались этому. Они одурманили себя музыкой, поэзией и признаниями.
Хорош он был, этот жених, со своими плохо сшитыми пиджаками и близорукими глазами!
— Вы говорили с кем-нибудь о вашем намерении?
— Ни с кем!