Вот сейчас… выхватит из кармана пистолет или нож… выстрелит, ударит… исполосует лицо бритвой. Кто ему помешает? «Алую маску» уже сколько времени ищут, и все без толку.
Почему Вероника представляла свою смерть именно такой? Наверное, играло воображение, наполненное ужасными образами: об «Алой маске» сплетничали и продавцы, и покупатели, и пассажиры в транспорте, и все вокруг. Добавляли, конечно, от себя много жутких подробностей, дабы нагнать на слушателя побольше страху. А Грушина и так вздрагивала от каждого шороха.
Она перестала выходить из комнаты. Продукты привозил Стас или приносила соседка по общежитию, Веронике хватало, потому что аппетит пропал. Свет раздражал глаза, болевшие то ли от недосыпания, то ли от слез, и она закрывала окно плотными темными шторами, сидела в полумраке, как летучая мышь.
Разговор с сыщиком разбередил душу. «Не найдет он Маринку… зря старается, — думала Вероника. — Пропала она навсегда, сгинула».
Сегодняшний день был похож на вчерашний как две капли воды. Тяжелая бессонная ночь, изнурительная тревога, тоскливое утро… Вероника ходила из угла в угол, в той же одежде, что ложилась спать: в теплом спортивном костюме. Из-за морозов в общежитии стало холодно, батареи едва грели, а электрокамин Вероника не включала, экономила деньги. Стас обещал помочь, если она вскорости не найдет другую работу, но было неловко злоупотреблять его щедростью. В общем, она могла вернуться на рынок: прежний хозяин взял бы обратно.
— Наверное, так я и сделаю, — шептала Грушина, вспоминая, как они с Маринкой сидели, обнявшись, за накрытым на двоих новогодним столом, на фоне елки, наряженной в подаренные Стасом игрушки. Совсем недавно встречали вместе праздник, пили шампанское, загадывали желания! Казалось, впереди их ждет что-то хорошее… а получилось наоборот.
— В тепличное хозяйство одна не пойду, — говорила Вероника, мысленно обращаясь к подруге. — Мы ведь вдвоем собирались. Не получилось!
В дверь кто-то тихонько поскребся, наверное, женщина из соседней комнаты принесла хлеб и молоко. Ох и некстати!
— Поговорить нам с тобой не дадут, сестренка! — грустно прошептала Вероника и пошла открывать.
Раньше, будучи дома, они с Мариной дверь не запирали, только на ночь. Теперь все по-другому.
— Кто? — спросила Грушина, взявшись за ручку замка.
— Я…
Веронику будто ледяной волной окатило, по коже побежали мурашки.
— Ты, Маринка?
— Я…
— Господи! Господи… Да где ж ты пропадала-то? Или я сплю, а ты во сне ко мне пришла… утешить?
Бессвязно бормоча, Вероника дрожащими руками пыталась открыть замок. Он не поддавался. Наконец дверь открылась… на пороге стояла… Марина?