рядом с «Барбариной»
[10]. Ее вышвырнуло на берег, как хворостинку! И это в бухте. А там, куда мы плывем, — открытое море. Если корму занесло чуть ближе к берегу и она легла метрах на десяти — ее разбило тем же летом и искать там нечего. Если она легла чуть глубже, там, где отметка метров пятьдесят, нужно специальное оборудование. Без него мы ничего не найдем, хоть год будем нырять рядом.
Она отошла и села на край стола, болтая ногой.
— И ты бы не попробовал? Узнал бы то, что я — и не попробовал? Что мы теряем?
— Ну, предположим, в этой истории теряю я.
— Что?
— Время, Изотова. Время и деньги.
Ленка соскочила со стола и подошла к нему вплотную. Он ощутил ее дыхание у себя на шее, потом оно коснулось уха.
— А если я сделаю так, что ты ничего не потеряешь? — сказала она вкрадчиво.
Они были почти одного роста. Изотова разве что чуть-чуть ниже и ее груди коснулись его лопаток, а прохладный живот — спины. Руки ее, мускулистые, с коротко обрезанными ногтями, скользнули под его рубашку, надетую навыпуск, и прошлись под поясом холщовых шорт.
— Изотова, — сказал Губатый. — Остынь. Я не хочу неприятностей.
— Я не предлагаю тебе неприятностей. Наоборот, я предлагаю тебе приятности.
— Мне неудобно тебе напоминать, но… Ты помнишь, кто сейчас лежит в каюте?
— Плевать.
— Есть у меня принцип. — Пименов сам удивился, как сдавленно прозвучал его голос. Словно кто-то ухватил его рукой за горло. — Принцип простой: никогда не смешивать работу и удовольствие.
— Да? — спросила Ленка, изобразив голосом невинность и удивление. — И получается?
Ее рука скользнула за пояс шорт и натолкнулась…
А на что, собственно, она еще могла натолкнуться?
— Ого! — произнесла Изотова и гортанно хохотнула. — Не смешивать, говоришь? Ну, ну…
Она отстранилась от Пименова и стала справа от него, рассматривая с иронией и интересом.
— Знаешь, никогда никого не упрашивала! И теперь не буду… Посмотрим, какой ты Сухов! Сколько лет прошло, Пима, а ты все еще на меня стойку делаешь… Может быть, ты и забыл, а вот он — нет. И ему плевать на то, что и с чем ты не смешиваешь…
Губатый молчал. Спорить было глупо. А делать надо было минутой раньше. Теперь уже ситуация требовала держать марку.
«Дурак, — подумал он про себя. — Конченый дурак! Ты никому ничего не должен. В конце концов, ты хозяин судна, и только от тебя сейчас зависит успех дела. Можешь считать ее входящей в плату за участие».
Он переложил руль влево. «Тайна» неторопливо стала бортом к пологой волне, и ритм качки опять сменился. В ответ из кубрика раздался болезненный стон.
— Ладно, — сказала Изотова, не скрывая издевки. — Он страдает. Ты рули. Я пойду на нос, позагораю. Все будут при деле.