Она закричала — такой крик Пименов слышал уже несколько ночей подряд, но это не охладило его, а, наоборот, только добавило сил и яростного удовольствия оттого, что он своими движениями выгоняет из пульсирующего лона само воспоминание о сопернике, его следы. Это было, конечно, иллюзией, но сладкой иллюзией. Именно на таких иллюзиях и держится мир, и Пименов, повидавший многих женщин на своем веку, об этом хорошо знал. Но в эту минуту, вонзаясь во влажный, живущий своей жизнью островок плоти, он не мог думать — он мог только торжествующе вздыматься над выгнутым ему навстречу телом, чувствуя себя хозяином, победителем, завоевателем. Как многие миллионы мужчин, берущие в ту же самую секунду своих жен, любовниц, случайных подруг и считающие, что именно они одержали победу в любовной схватке. И Пименов ошибался, как ошибались все и до, и после него — в этой битве всегда побеждает женщина, но ему еще предстояло в этом убедиться.
В кино после бурной любовной сцены почему-то сразу закуривают. Курить Лехе не хотелось. Совершенно. Хотелось пить, но было лень вставать. Койка была узка. Изотова лежала скорее не на смятых простынях, а на нем. И Пименов слышал стук ее сердца.
— Ну, и? Понравилось? — спросила Ленка тихонько, не поднимая головы. Ее пальцы гладили шрамы на Лехиной груди, пробегая по выпуклым рубцам легко и нежно. — Что ж ты такой застенчивый, как хер на морозе? Я уж думала, что ты себя оскопишь, только, чтобы меня не трахнуть. Странно, Леша, странно… Ведь ты, — ее рука скользнула по груди Губатого, спустилась ниже, — мужик хоть куда, моему Кузе не чета. И хотел меня — до чертиков. Да и в то, что ты Ельцова боишься или там, скажем, уважаешь чрезвычайно, верится с трудом.
— О чем тут говорить? — спросил Пименов в ответ. — Случилось, что случилось…
— То, что должно было случиться, — она то ли хмыкнула, то ли хохотнула тихонько. — М-да.
— Что — м-да?
— Интересная у нас ситуация намечается. Как ты думаешь — он слышал?
— Не знаю. Волна есть. Прибой. Может быть, и нет. Хотя вряд ли… Слышал, наверное.
— Это в общем-то не страшно.
— Так я и не боюсь, — сказал Губатый.
— Он не ревнив.
— Да? У нас будет время это проверить.
Ленка вновь рассмеялась.
— Знаешь, что любопытно? Когда мы приехали, я думала… Ну, я не знала, какой ты… Думала, что…
— Что совсем урод?
— Мне мать писала, что тебя искалечило.
— Так меня искалечило, Лена.
Рука Изотовой скользнула совсем низко, и Пименов почувствовал, что отдых ему, собственно говоря, и ни к чему.
— Ничего тебя не искалечило. Ты стал другой. Не такой, каким я тебя помнила. Я помнила тебя мальчишкой. Ты был избалованный, наглый и удивительно злоеб…чий. То, что мне тогда было надо. Можешь мне не верить, но когда мне было очень хреново, я вспоминала озеро, лодку…