Нюрка плюхнулась на стул напротив Ефросиньи Викентьевны, достала из авоськи батон, отломила кусок и стала жевать.
— Устала как собака. Целый день моталась по Москве, выбивала снаряжение для летней экспедиции. Тетя Тома, дай картошечки, поухаживай за племянницей, ты сегодня своей кафедрой целый день заведовала дома.
Тетя Тома поправила пенсне и сказала поучительно:
— Старость надо уважать. Я работаю дома с аспирантом. У нас на кафедре лопнула батарея, и там холодно. Вот тебе картошка. Ешь же, а я пойду принесу туфли.
— Тетя Тома, я никогда не подозревала, что вы ходите в обувные магазины, — заметила Ефросинья Викентьевна.
— Мало ли что ты не подозревала, — сказала тетка и удалилась.
Она вышла из кухни и вернулась, держа в руках пару элегантных белых туфель, как и предполагала Ефросинья Викентьевна, на высоченных каблуках.
— Ты с ума, Нюрка, сошла, — сердито сказала Ефросинья Викентьевна, — что подумают мои подследственные, когда увидят такую обувь.
— Они подумают, что ты суфражистка, — спокойно заметила тетя Тома.
— Кто-кто? — взвизгнула Нюрка. — Ой, тетечка, а что это значит?
— Понятия не имею. Я где-то прочла недавно это слово, мне показалось, что оно означает что-то прогрессивное.
Нюрка захохотала. Ефросинья Викентьевна улыбнулась тоже. Она держала в руках почти невесомые туфельки и разглядывала их.
— Ну померяй же, — нетерпеливо попросила Нюра. — Не обязательно же ходить в них на работу.
Ефросинья Викентьевна взяла туфлю и попыталась всунуть в нее ногу. Нога не входила. Что-то заподозрив, она взяла туфлю и сказала Нюрке:
— Ну-ка обуй.
— Тетя Тома, — обреченно заметила Нюра, — ты принесла не ту пару.
— В самом деле? А ты не впутывай меня в свои махинации.
— Все ясно, — смеясь, сказала Ефросинья Викентьевна, — любимая подруга, ты решила меня поднарядить?
— Решила. Ты знаешь, целый час стояла. Ну, думаю, обману подругу, куплю и ей, а скажу, что мне не подошли… Ой, не сердись, я же не из-под прилавка покупала, честно стояла. Сейчас принесу твою пару.
Когда Ефросинья Викентьевна прошлась в новых туфлях и почувствовала, как легка стала походка, увидела в большом зеркале, как хорош стал ее рост, женщина в ее душе стала побеждать следователя, и она чуть было не изменила своим принципам. Но в последнюю минуту взяла себя в руки.
— Нет, Нюра, не соблазняй меня. У меня мужская профессия и все соответствующие отсюда выводы.
— У меня тоже мужская профессия, — закричала Нюрка, — я по горам лазаю, камень долблю, рюкзаки по два пуда таскаю, в палатке месяцами живу.
— Нет, Нюра, это все физические стороны дела. Ты геолог. А у меня нравственная сторона. Мой внешний вид не должен вызывать эмоций. Я должна быть внешне совершенно никакой.