— Идемте, идемте, — Ефросинья Викентьевна взяла Синицына за руку. — Есть хочется.
Они дошли до небольшого деревянного домика, над дверью которого была прикреплена вывеска, где затейливой вязью было выведено слово «Окрошка», поднялись на крылечко.
— Проходите, Ефросинья Викентьевна, — сказал майор, открывая дверь в небольшой прохладный зал.
На окнах висели холщовые белые занавески, расшитые красными маками, такие же салфетки лежали на деревянных столах. Из динамика в углу негромко звучала старинная русская песня.
В доме было почти пусто, лишь за двумя-тремя столиками сидели посетители. Они выбрали тот, что был поближе к окну.
— Тут на ветерке, — заметил Синицын, — будет прохладнее.
— Какая прелесть, — оглядываясь, довольно заметила Кузьмичева.
— Это один мужичок у нас все фантазирует. Везде пельменные, блинные, шашлычные, а он придумал сделать маленькие столовые другого направления. Меню из одного блюда: «Окрошка», «Уха», «Кисель», «Каша». Даже «Печеная картошка» есть.
— Интересно как! Сводите меня в «Печеную картошку».
— Непременно.
К столику подошла девушка в таком же, как занавески, холщовом платье с маками и красной ниткой бус на шее, молча поставила перед ними две большие глиняные миски с окрошкой и удалилась.
— Спасибо, — сказала ей вслед Кузьмичева. Зачерпнула ложкой окрошку, попробовала, зажмурилась от удовольствия.
— Ну как? — спросил Синицын.
— Хорошо!
— А вот мужичка этого у нас начальство не любит. Вяжутся к нему…
— А к нему есть за что вязаться?
— Как посмотреть! Вот, допустим, были в городе перебои с зеленым луком. А какая окрошка без лука! Значит, он такой выход нашел: закупил у частников зеленый лук. Цену окрошки снизил на те копейки, что стоит государственный лук. А зеленый лук от частников продавал отдельно. Окрошка оказалась дороже копейки на две против обычного, но…
— Нарушение правил торговли, — констатировала Ефросинья Викентьевна.
— Естественно! Скандал! Что за частная лавочка, что за демонстрация. Правда, сейчас все эти «окрошки-картошки» перешли на подряд. В Прибалтике переняли опыт.
— А ведь это замечательно придумано: «кисель», «каша». Все это можно приготовить очень вкусно. Было бы желание.
— Кстати, почему вы сказали, что я не любопытен?
Кузьмичева доела окрошку, положила ложку, вздохнула:
— Яков Алексеевич, я на что-то наткнулась, что, может быть, имеет отношение к убийству. И я должна вам дать поручение о проведении ревизии в первом гастрономе.
Синицын внимательно поглядел на нее:
— Сделаем… Ну а как разговор с Постниковыми?
— Мать непрерывно рыдает… Единственная дочь. Как это пережить? Что может быть ужаснее для матери, чем похоронить свое дитя? Отец держится, но тоже очень подавлен. Оба они не могут представить, что у Маши были враги и ее убили умышленно. О Кирпичникове самого лучшего мнения. Живут в одном доме, можно сказать, дружат… И теперь мне еще более непонятно, почему Кирпичников не забеспокоился, когда Маша не пришла к нему.