– Клэр, как, черт возьми, мы притащим домой дерево такого размера? – возмутился Джонатан. Клэр договорилась с местным лесником и только что объявила, что заказала почти двухметровую елку.
– Томаш сказал, что съездит с тобой на своем фургоне. – Клэр ясно дала понять, что разговор окончен. Она строила большие планы на Рождество. Говорила о каком-то «хюгге».
– Что еще за хрень? – На лице Джонатана отразилось отчаяние.
– Это датская традиция – удовольствие от простых и уютных вещей. И я хочу создать в нашем доме такую атмосферу.
Джонатан лишь покачал головой.
– Я купила много свечей, у нас будет семейное Рождество по всем правилам, – заявила Клэр.
– Будем надеяться, что мы не спалим дом, – заключил Джонатан.
Я оставил их – Клэр с ее планами по созданию рождественского уюта и Джонатана, скептически качающего головой, – и пошел искать Джорджа.
Джордж реагировал так, как и следовало ожидать от ребенка; он был зол, напуган и чувствовал себя брошенным. Родители призваны оберегать своих детей, но мы с Тигрицей, похоже, подвели его. Я помнил, каково пришлось мне, еще котенку, когда умерла моя сестра, кошка Агнес. Я чувствовал себя потерянным и ничего не понимал. Наша хозяйка совсем обезумела от горя, и я замкнулся в себе. Мне не к кому было обратиться, а спустя год, когда умерла и Маргарет, я остался совсем один. Джордж не был одинок, но это, похоже, нисколько не облегчало его страданий. Наверное, сейчас ничто не заставило бы его взбодриться. И тревога за него все сильнее щемила сердце, и так надорванное из-за Тигрицы. Я боялся, что оно попросту не выдержит. Но мне пришлось взять себя в лапы. Ради Тигрицы и ради Джорджа.
Я бежал по дороге в поисках Джорджа. Он всегда возвращался домой к чаю, но из-за всей этой суматохи я только сейчас сообразил, что довольно давно не видел его. Джордж слонялся возле дома Тигрицы.
– Ах, вот ты где!
– И что? – Джордж сердито посмотрел на меня.
– Ну, просто не видел тебя целую вечность, и время вечернего чая уже подошло.
– Какая разница, – буркнул он, как любой подросток.
Джордж поднял на меня свои большие красивые глаза, но я не мог прочитать его мысли.
– Я насчет мамы-Тигрицы… – сказал я.
– Не хочу об этом говорить. – Он сел на землю и начал сердито махать хвостом.
– Ладно, тогда просто послушай. То, что происходит – полный отстой. – Я намеренно использовал подростковый жаргон в надежде достучаться до него. – Для нее, для меня и для тебя. Самое трудное в жизни – это прощаться с близкими. Я знаю, потому что сам проходил через это. Но – и здесь мне нужно, чтобы ты слушал внимательно, – если ты не попрощаешься с мамой-Тигрицей, пока еще есть возможность, потом ты горько пожалеешь об этом, а я не могу позволить, чтобы ты страдал еще больше. Поверь, я очень люблю тебя и обещаю, что буду рядом еще долгие годы. Но сейчас нужно, чтобы ты поговорил со мной об этом.