Никто не спешил уходить, так что мы провели приятный день на морозе, сбившись в кучу, чтобы согреться. Старшие кошки старались подбодрить Джорджа. Все были добры друг к другу; даже Лосось выглядел расстроенным, а он никогда не давал волю чувствам.
– Скверные времена, скверные времена, Алфи, – повторял он. Я знал, что для него это тоже потеря. Мы дрожали, тыкались друг в друга носами, грелись в сиянии дружбы, и я находил в этом некоторое утешение. Грустно, да, но и приятно было видеть, как много значила Тигрица для каждого из нас, и чувствовать, как много все мы значим друг для друга. Я знал, что грядущие дни, месяцы, даже годы будут трудными для всех, особенно для нас с Джорджем, но этот день подарил нам некоторое утешение, и я сохранил в памяти эту картинку, чтобы обращаться к ней в тяжелую минуту.
– Джордж, – мягко произнес я. Трещина в отношениях с сыном все еще не давала мне покоя. Он то радовался моему обществу, моей любви, то отвергал их. Я знал, что надо просто смириться и подождать, пока он будет готов поговорить со мной или вернуться к прежним отношениям. Хотя нет, они уже никогда не станут прежними, я это понимал. Отныне все будет по-другому, без Тигрицы, но я настроился ждать, пока Джордж созреет для того, чтобы перейти к следующему этапу нашей жизни, и надеялся, что это не займет много времени.
– Да? – ответил он.
– Хочешь пойти домой? Погреться? Вздремнуть? – Наверное, я слишком суетился, но этим грешат все родители, а я теперь стал отцом-одиночкой. Эта мысль настолько поразила меня, что я даже испугался. Отныне мне предстояло исполнять родительские обязанности за двоих.
– Нет, я должен идти, – заявил он.
– Куда? – спросил я. – Можно с тобой?
– Пап, – вздохнул он. – Мне нужно побыть одному, просто дай мне немного пространства. – Это прозвучало не как просьба. Он попрощался с другими кошками и направился в противоположную от нашего дома сторону. Я догадался, что он рванул в свои «джунгли», к старику, и никак не мог этому помешать, но чувствовал, что должен разузнать подробнее, чем он там занимается. Однажды я уже видел его в том саду. Видел и того рассерженного старика, и теперь твердо решил, что чуть позже поговорю с Джорджем об этом и добьюсь, чтобы он рассказал, что происходит. В конце концов, так поступил бы любой ответственный родитель. Нравится это кому-то или нет, но даже скорбящий, убитый горем, измученный, я прежде всего оставался родителем, которому теперь нужно было еще более серьезно подходить к воспитанию сына.
Однако и мое горе требовало выхода, так что ночью, когда все спали, я выскользнул из дома и, пробравшись в дальний угол сада, завыл что есть мочи, и мои истошные крики уносил ветер.