В кабинете наступила тишина. Вдруг Зверев произнес:
— Позвольте, ваше превосходительство, кое-чего пояснить?
— Поясни.
— Больше четырех месяцев стоим мы без движения. От скуки глядим на немцев, немцы на нас. В лицо и по именам многих знаем. Наши солдаты этих германцев за врагов давно не считают, мол, такие же несчастные, как мы: сидят в земле, вшу кормят, ждут сигнала, чтобы в нас стрелять, а мы их убивать станем. Чтобы солдату воевать по-хорошему, ему злоба нужна, извергом надо стать, а злобы-то нет ни у них, ни у нас. Коли теперь спросили бы наших и немцев: «Подымите руку, кто воевать хочет?» — так ни одна рука не проголосовала бы. От этого беззлобья и от скуки наши идут к немцам.
— А почему немцы к нам в окопы не ходят?
Зверев улыбнулся:
— Они что, дураки? Они наших офицеров боятся, да и среди солдат еще патриоты есть, немца обязательно пристрелят. А у немцев сами офицеры нам говорят: «Принесите поесть, мы вам и растирку от ревматизма подарим, часы поднесем, и курточку кожаную, и еще чего-нибудь…» Вы, ваши превосходительства, смеяться будете, но германцы у наших научились козьи ножки крутить, только с табаком у них дело дрянь…
Соколов спросил:
— Раз к немцам ходили, значит, кто-то из вас их язык знает?
— Я знаю, господин полковник! — с охотой отозвался Захаров. — В Дрездене с отцом-инженером три года жил, изрядно умею, только саксонское произношение дает себя знать. Немцы воюют хорошо и работают отлично.
Зверев вздохнул:
— А я в гимназии и в военном училище французский учил, а по-немецки — ни бе-бе.
Снова помолчали. Соколов грозным тоном спросил:
— Постановление о восстановлении смертной казни читали?
— Говорили в роте…
Соколов обнадежил:
— Вот по этому постановлению вас ждет военно-революционный суд: за оставление в боевой обстановке своей части — статья двести сорок пятая прим, побег к неприятелю — статья сто тридцать шестая, за незаконное общение и личный контакт с противником — расстрел и позор вечный.
Зверев облился смертной бледностью:
— Простите, ради Христа! У меня матушка осталась, кормить ее некому!..
Захаров стоял насупившись. Он не проронил ни звука. Соколов смягчил тон:
— Но мы не будем пока отдавать вас под суд, потому что вину свою осознали и должны ратными подвигами снискать себе прощение. Захаров, пойди доложи дежурному приказ начальника дивизии, чтобы тебя взяли под арест. А ты, Зверев, останься…