Сразу наступила удивительная тишина. Лишь с вражеской стороны продолжали доноситься разрывы снарядов.
Пропеллер по инерции добросовестно продолжал крутиться, но было ясно, что с каждым мгновением он тянет все слабей. Милый работяга «Фарман» терял высоту и скорость, но пока сохранял планирующее положение.
Соколов, как всегда в трудные минуты, наблюдал за собой как бы со стороны. Тревоги на сердце не было. Подумал: «Как приятно планировать — лес, луга, просторы — и потрясающая, непривычная тишина вокруг! И еще — одиночество». И гений сыска вдруг запел самую прекрасную песню для всякого истинного патриота:
Боже, царя храни! Сильный, державный,
Царствуй на славу, на славу нам…
Голос звучал мощно, сильно, разносился далеко-далеко, над лугами, полями, болотами, укреплениями и окопами. Разносился над Русской землей.
Царствуй на страх врагам,
Царь православный…
Невольно усмехнулся: «Господи, да чего же я так безобразно спокоен! Мне, может быть, осталось жить всего несколько мгновений!» Сколько мог, он элероном выравнивал «Фарман», и тот, как прирученная птица, все медленнее и медленнее, но пока еще шел в нужном направлении.
Соколов не только не умел толком летать, он не умел и сажать машину. Лишь Божьим чудом можно объяснить его удачный заход с тыла точно на вражеский склад и счастливое бомбометание. Впрочем, за героическую жизнь этого человека происходило много подобных чудес, когда дело вершилось на благо великой России и во имя Справедливости.
А земля, всегда такая прекрасная, теперь приближалась неотвратимо и с ужасающей быстротой. Нос аэроплана зарывался все ниже, грозя перевести машину в пике. Случись это, хрупкий аэроплан был бы превращен в кучу мусора, а отважных авиаторов похоронили бы с венками под звуки сводного дивизионного оркестра и с военными почестями.
До земли оставались считаные метры. Под крылом мелькали кочки, кустарник, чахлые болотные деревца.
Соколов с такой неимоверной силой нажал на руль, что закрылки сработали, ровно на мгновение перевели «Фарман» почти в горизонтальное положение. И аэроплан тут же коснулся колесами земли, пробежал с десяток саженей и вдруг резко встал, крутанувшись на девяносто градусов вокруг оси, а затем уткнулся носом в камыши, задрав хвост к небу. И почти сразу по крылья погрузился в топь.
До аэродрома Соколов недотянул меньше версты. Он оглянулся на Ильченко: у того все лицо было в крови. Да и сам Соколов стукнулся лицом в щиток, расквасил нос, лоб, подбородок.
Вскоре прибежали солдаты летательного отряда, разорвали воздух громкими криками: