— Как вам идет форма, сразу видно породистого немца! — Он полез в карман гимнастерки, вынул оттуда свернутую вчетверо бумагу. — Держите, Эрих! Доктор Шестаковский снабдил вас эвакуационной справкой… В области левой грудины проникающее ранение. Печать, подпись. Все как положено. Заломил жуткие деньги. — И для чего-то еще раз соврал: — Он тоже проигрался.
Соколов развернул бумагу. На бланке военного госпиталя номер такой-то было напечатано на ундервуде:
«Справка
У больного Эриха фон Бломберга, оберста 18-го полка Третьей армии Восточного фронта, 1875 года рождения, при поступлении в госпиталь диагностировано проникающее пулевое ранение брюшной полости. В экстренном порядке 15 июня 1917 года под наркозом хлороформа произведена операция лапоротомия. Операционный диагноз: ранение печени с повреждением тканей, в которых находилась пуля. Наблюдалось незначительное кровотечение из этой области.
Операция прошла успешно. Пуля удалена, наложены швы на рану печени. Кровотечение остановлено. Выздоровление идет успешно, но осложняется хроническим колитом. Больному рекомендовано двухнедельное лечение термальными источниками в Карлсбаде.
Главный врач госпиталя Восточного фронта
майор Александр Шестаковский».
Соколов сказал:
— Справка хорошая! За усердие добавлю для доктора еще пятьсот марок.
Герхард подумал: «Прекрасно, но с этого еврея хватит и того, что он уже получил». Не удержал счастливую улыбку и с легким поклоном ответил:
— Очень признателен! Доктору Шестаковскому ваша щедрость будет приятна. Пройдемте к конюшне, господин оберст!
Получивший соответствующий приказ, конюх, молоденький, с кривыми ногами, узкоплечий солдатик, как раз заканчивал впрягать в телегу лошадку.
Увидав оберста, оставил свои занятия, вытянулся в струнку.
Соколов милостиво сказал:
— Занимайтесь своим делом.
Конюх подбросил в телегу свежего сена, сверху постелил волосяной матрас, на него — чистую простыню, в изголовье положил подушку. Подсадив господ офицеров, конюх вспрыгнул на край телеги, свесил ноги в пропыленных, стоптанных с внешней стороны сапогах, дернул вожжи, чмокнул губами, лошадка потянула, засеменила и перешла на обычный широкий и спорый шаг.
Солнце еще не взошло, но восток окрасился рдяным, огненным цветом. Небо было удивительно чистое, предвещая теплый солнечный день. Загомонили тысячи птиц. Воздух, напоенный запахом трав, стал густым, чуть дурманящим. Соколов раскинулся на матрасе, то и дело взмахивая руками, — вокруг зудели полчища комаров.
Герхард кивнул на сидевшего к нему спиной возчика и красноречиво прижал палец к губам: «Лишнего не говорим!»